Чернявый пожал плечами:

– Ремесло такое, братила. Дали мне наводку на твоюхату, продали ключи, предупредили, что там цивильное барахлишко и заграничнаяпищалка… Жить-то надо. Кто ж знал, что вы такие дерганые… Давай думать, как намс тобой разбираться. Что возьмешь за претензию?

Он говорил гладко и убедительно, но в глазах пряталась едвазаметная издевка.

– У кого купил ключи? – спросил Данил.

– Там, где продают. Тебе это ни к чему, не похоже,чтобы тебя нужда давила…

– Врешь ведь?

– А ты мне докажи.

Данил спокойно выпустил дым, покосился на дядю Мишу – тот,закончив возиться с камином, весьма внимательно приглядывался и прислушивался.

– Ты, мужик, я смотрю, не такой уж нервный, – ухмыльнулсячернявый. – Не суетишься. Другой бы на твоем месте давно моргнул этимвертухаям, чтобы кинули пару по почкам… С тобой, сердце вещует, и договоритьсяможно, а?

– Отчего же нет, – сказал Данил. – Мне нетак-то много и нужно знать. На кого работаешь, кто тебя дослал убить нашегочеловека, что ты должен был взять в квартире… вот и все, пожалуй.

– Я ж тебе сказал. Дали наводку, продали ключи, а сними и твою хату…

– Ты в теорию вероятностей веришь?

– Чего-о? – искренне удивился чернявый.

– Звездишь ты, браток, как депутат Госдумы, вот что яимею в виду, – сказал Данил. – Не верю я в такие совпадения. Объясниты мне, кто же это забирает ключи от хаты для продажи и наводит, а деньги сзолотом оставляет? Откуда взялся такой аристократ, что гоняется за журавлем внебе?

– Что продали, то и купил. Мои заботы – кто чегооставлял?

– Пойми одно, – сказал Данил, – если мыначнем с тебя драть шкуру, все равно расколешься, как гнилой орех, только вид утебя уже будет столь нетоварный, что поневоле придется гуманности радиотправить на небеса…

– А если расколюсь, вы мне купите билет в Сочи… Нашеллопуха.

– А выбор у тебя есть?

– Как говорил товарищ Сухов, лучше, конечно,помучиться. – Чернявый, такое впечатление, на бас особенно не давил илазейку для почетной сдачи оставлял, но белым флагом еще не размахивал. –Ты хоть умеешь шкуру-то драть? Учти, на хитрую жопу всегда хрен с винтомотыщется…

– А на хрен с винтом, есть хода с переулочками, –сказал Данил. – И так далее. Ты Штирлица из себя не строй. Знал, падло,куда шел, к кому шел…

Он кивнул Кондрату, и тот врезал сзади сцепленными в «замок»кулаками, добавил коленом. Чернявый приземлился на полу – шумно, со стуком.

Данил подошел к дяде Мише, тихонько спросил:

– Ну?

– Не, бугор. До вора в законе ему далековато… Кислотунести?

– Тащи, – распорядился Данил.

Он без всяких душевных терзаний превратил бы этого субъектасначала в кусок мяса, а потом в покойника. Однако многочисленные криминальныероманы и фильмы, хотя порой имеют с реальной жизнью мало общего, безусловно,правы в одном: уничтожение левого трупа – дело муторное, долгое и до окончанияпроизводственного процесса чреватое риском. «Есаул» работал не в одиночку – егопытались прикрыть, его непременно станут искать, за дачей могут наблюдать ужесейчас, так что работать надо ювелирнейше, проще договориться миром, не заливаяпол кровью…

Стонущего пленника подняли, усадили на стул. Нижняя губа унего оказалась разбитой, кровь сочилась на подбородок, но глаза сверкаливолчьей яростью:

– Ты меня, козел, так не сломаешь. Похуже было… Как бысамому не напороться…

Дядя Миша внес колбу, держа ее рукой в кожаной перчатке,далеко отведя в сторону. В колбе противно пузырилась, чуть курилась дымкомсветло-коричневая жидкость. Честно говоря, это была пепси-кола с безобиднымихимическими добавками, придававшими жидкости вид кислоты из фильма ужасов, ноподручному Кальмара год назад хватило…

А этот оказался покрепче. Смотрел довольно скептически.Потом вдруг сделал молниеносное движение, рванулся со стула. Кондрат успелрубануть его ладонями по ключицам, усадить, однако носком белой кроссовки гостьугодил по колбе, и она звонко разлетелась, брызгая коричневой пеной.

Комментариев не требовалось – он видел, что никто нешарахается от «кислоты»…

– Что у тебя там в запасе? – спросил чернявыйДанила. – Пассатижами возле яиц щелкать будешь?

– Ладно, хватит, – сказал Данил, решившись. –Тащите его в подвал. Только стекло сначала подметите.

– Бугор, а может, без подвала обойдемся? – спросилдядя Миша, очевидно, твердо постановив вступить в игру. –Разрешаешь? – он, поморщившись, выдернул из щеки осколок тонкогостекла. – Сил у меня нет больше смотреть, как этот козел тут танцует.

– Козел? – взвился пленник. – А ты, менядержал, пидер?

Дядя Миша, разменявший пятый десяток, маленький и сухонький,но все еще опасный, как гремучая змея, сделал неуловимый глазу пируэт – ичернявый с диким воем полетел со стула.

– Молодежь, – сказал ветеран лагерей, почесав подмышкой. – За базаром уже не следит нисколечко, в наше время за «пидера»мочили моментально или уж, по крайности, очко рвали начетверо… – он,покряхтев, устроился на корточках. – Ты, обзовись! Обзовись, говорю,шнифты выдавлю…

– Ты из какой звезды выпал, фрукт? – сквозь зубыпроцедил чернявый.

– Я не фрукт, – хладнокровно сказал дядяМиша. – Я ушел налево, мое право, а ты, череп, больше чем на Ивана с Волгине тянешь…

Дальше хлестнула столь высокопробная феня, что Данил непонимал смысла, но чернявый, сразу видно, понемногу убеждался, что коса нашлана камень. Он пробовал сначала отругиваться столь же непонятными фразами, нодядя Миша методично ломал его, замелькали вроде бы клички и названия лагерей…Данил вышел на террасу и прислушался. Тишина. Граф спокойно лежал перед будкой,в раскинувшемся внизу городе давно погасла большая часть огней – только светилибело-голубым фонари леспромхозовского порта, да центральные улицы отмеченыцепочками разноцветных светлячков.

Когда он вернулся в комнату, дядя Миша удовлетворенносказал:

– Вот и побазарили. Кликуха этому дерганому чмырю –Есаул. Чего дальше? Пусть колется?

– Жди, – бросил, как выплюнул, Есаул.

– А чего ждать-то, дура? – словно бы даже иудивился дядя Миша. – Бифштекс из тебя делать долго и хлопотно, опять жеподвал потом отмывать, а кому отмывать? Мне… – он похлопал лежащего понижеспины. – Ты мою мысль понял, детишка? Спустим штаны, я тебя со всемприлежанием отхарю в очко, а потом пущу маляву всем, кого знаю, – и кудаты ни придешь, везде будешь не Есаул, а вовсе даже Маша Малафеева…

– Ответишь, сука!