Дроздовский наморщил лоб, выказывая этим нежеланиевыслушивать Давлатяна, и, не дав ему закончить, сказал:

– Об Уханове поговорим как-нибудь потом. Прошу подойтик столу и вынуть карты!

"Значит, что-то новое, - подумал Кузнецов. - Значит,ему что-то известно".

Они вынули из полевых сумок карты, развернули их на столепод неровным керосиновым светом. Наступила тишина. Кузнецов, глядя на карту,почувствовал виском жарок горячего стекла и так необычно подробно увидел вблизиДроздовского, как не видел, пожалуй, ни разу, - самолюбиво-упрямую складку губ,красивые маленькие уши, твердые зрачки его никогда не улыбающихся глаз, возерную прозрачность которых неодолимо тянуло смотреть.

– Час назад мне позвонили с капэ полка, - заговорилДроздовский четко. - Как известно, положение впереди нас неустойчивое. Немцы,вероятно, прорвались, как я понял, в районе шоссе. Вот здесь - правее станицы -на Сталинград. - Он показал на карте, его нервные руки были не совсем чистовымыты, на узких ногтях - мальчишеские заусеницы. - Но точных данных пока нет.Четыре часа назад из стрелковой дивизии выслана разведка. Это ясно?

– Почти, - ответил Кузнецов, не отрывая взгляда отзаусениц на пальцах Дроздовского.

– Почти - это, знаете, лейтенант, мишура и поэзияТютчева или как там еще… Фета, - сказал Дроздовский. - Слушать далее. В конценочи, если все будет в порядке, разведка вернется. Ее выход на ориентир - мост.Вот по этой балке, восточное станицы. Это в районе нашей батареи. Предупреждаю:наблюдать и не открывать огня по этому району, даже если начнут немцы. Теперьвсе понятно?

– Да, - полушепотом проговорил Давлатян.

– Все, - ответил Кузнецов. - Один вопрос: каким образомнемцы могут открыть огонь, когда их впереди в станице езде нет?

Глаза Дроздовского окатили его холодком.

– Сейчас нет, а через пять минут не исключено, -произнес он с подозрительностью, точно хотел оценить, был ли этот вопросКузнецова сопротивлением его приказу или же вполне естественным уточнением. -Ясно, Кузнецов? Или еще не ясно?

– Теперь - да. - Кузнецов свернул карту.

– Вам, Давлатян?

– Абсолютно, товарищ комбат.

– Можете идти. - Дроздовский выпрямился за столом. -Через час буду на батарее, проверю все.

Командиры взводов вышли. Трое разведчиков из взводауправления, стоявшие около стола, переглядывались, затылками ощущая присутствиездесь Зои, понимали, что в блиндаже они сейчас лишние, пора идти на НП. Но,против обыкновения, Дроздовский не торопил их, молча всматривался в незримуюточку перед собой.

– Разрешите идти на энпэ, товарищ лейтенант?

– Идите. И вы. - Он кивнул связисту. - ПередайтеГолованову - ровики копать в полный профиль. Ступайте.

Пока я здесь, дежурить у аппарата нет смысла. Когдапотребуетесь - вызову.

Распахнутая в темноту, проскрипела, закрылась дверь,протопали по берегу шаги разведчиков и связиста, отдаляясь, канули в безмолвнуюпустынность ночи.

– Как тихо стало! - сказала Зоя и вздохнула. - Слышишь,фитиль трещит?..

Теперь они были вдвоем в этой блиндажной тишине, сдавленнойтолщей земли, в теплых волнах нагретого печкой воздуха, с звенящимпотрескиванием фитиля в накаленной лампе. Не отвечая, Дроздовский всевсматривался в незримую точку перед собой, и бледное тонкое лицо егостановилось внимательным и злым. Он вдруг проговорил, неприязненно отсекаяслова:

– Чем же это кончится, хотел бы я знать!

– Ты о чем? - спросила она осторожно. - Что, Володя?

Зоя сидела боком к нему на пустом снарядном ящике, держаларуки над раскаленной до багровости железа печкой, прислоняла обогретые ладони кщекам, из полутьмы блиндажа улыбаясь ему предупреждающе-ласково.

– Интересно, где ты так долго была? - спросилДроздовский ревнивым и одновременно требовательным тоном человека, который имелправо спрашивать ее так. - Да, я хочу, - проговорил он, когда она в ответ слабопожала плечами, - хочу, чтобы ты не очень уж подчеркивала на батарее нашублизость, но ты это делаешь слишком! Я тебя нисколько не ревную, но мне ненравятся твои отношения со взводом этого Кузнецова. Могла бы выбрать, покрайней мере, Давлатяна!

– Володя…

– Представляю, что было бы, если бы не я, а Кузнецовкомандовал батареей! Очень хорошо представляю!..

Он быстро и гибко встал, подошел к ней, весь спортивноподобранный, прямой, золотисто-соломенные волосы зачесаны надо лбом, открытым,чистым, даже нежным от цвета волос, и, засунув руки в карманы, искал в еенапрягшемся, поднятом лице, в ее виноватой улыбке то, что подозрительнонастораживало его. Она поняла и, сбросив с плеч накинутый полушубок, подняласьнавстречу, качнулась к нему и обняла его под расстегнутой шинелью, щекойпотерлась о прохладные металлические пуговицы на гимнастерке. Он стоял, невынимая рук из карманов, и она, прижимаясь щекой, слышала, как ударяло егосердце и сладковато-терпко пахла потом его гимнастерка.

– Мы с тобой равны, - сказала Зоя. - Ты не видел менятри часа? И я тебя… Но мы не равны в другом, Володя. И это ты знаешь.

Она говорила не сопротивляясь, не осуждая, смотрела мягкими,отдающимися его воле глазами в непорочную, без единой морщинки белизну его лбапод светлыми волосами; эта юношеская чистота лба казалась ей по-детскибеззащитной.

– В чем же? А, понимаю!.. Не я придумал войну И яничего не могу с этим поделать. Я не могу с тобой обниматься на глазах у всейбатареи!

Дроздовский расцепил ее руки, с нерассчитанной силой дернулкнизу и, брезгливо запахивая шинель, отступил на шаг с поджатым ртом. Онасказала удивленно:

– Какое у тебя брезгливое лицо! Тебе что - такнехорошо? Зачем ты так больно сжал мне руки?

– Перестань! Ты все прекрасно понимаешь, - заговорил они нервно заходил по землянке; тень его заскользила, изламываясь на стене. -Никто в полку не должен знать о наших с тобой отношениях. Может быть, это тебенеприятно, но я не хочу и не могу! Я командир батареи и не хочу, чтобы обо мнеходили всякие глупейшие разговоры и сплетни! Некоторые только злорадствоватьбудут, если я покачнусь, только ждут! Почему эти сопляки крутятся вокруг тебя?

– Ты боишься? - спросила Зоя. - Почему ты боишься, чтоо тебе не так подумают? Почему же я не боюсь?

– Перестань! Ничего я не боюсь! Но здесь все этовыглядит знаешь как! Думаешь, в батарее мало наушников, которые с радостью сообщатв полк или в дивизию о наших с тобой… Отлично! - Он неприятно засмеялся. -Война - а они там на нарах валяются! Голубки! Фронтовые любовники!..