И Дроздовский подумал: "Почему они стоят и не подаюткоманду? Что я должен делать при них?"

Тут в орудийный дворик соскользнул, как на коньках, побрустверу майор Божичко в длинной щегольской новой шинели и крикнул Бессонову сэнергичной настойчивостью адъютанта, которому по неписаному уставу позволенобыло напоминать, а подчас и требовать:

– Товарищ командующий! Нужно ехать, товарищкомандующий!

– Может, стоило бы переждать бомбежку здесь, товарищгенерал, - произнес Деев, следя из-под рыжих бровей за косяками самолетов. -Сомневаюсь, чтобы мы успели на энпэдо начала…

– Убежден: успеем, товарищ командующий! - заверилБожичко и объяснил Дееву: - Три километра по спидометру. Проскочим…

– Разумеется, проскочим! - Веснин, загораясь, надел очки,соизмеряя расстояние от затмивших зарево косяков самолетов до круглопроступавшей высоты за рекой, где был НП дивизии. - Да, четыре километра,Божичко, - уточнил он и обратился взволнованно к Дееву: - Вы уверены,полковник, что они будут бомбить здесь? Не исключена возможность, что они идутна Сталинград.

– Не уверен, товарищ член Военного совета…

Бессонов усмехнулся, сказал без сомнения:

– Они будут бомбить здесь. Именно здесь. Передний край.Это абсолютно. Немцы не любят рисковать. Не наступают без авиации. Ну, поехали.Три километра или четыре - все равно. - И он, похоже было, случайно вспомнилпро Дроздовского, стоявшего в позе выжидания. - Что ж… Всем в укрытие,лейтенант. Как говорят, пережить бомбежку! А потом - самое главное: пойдуттанки. Так, значит, лейтенант, ваша фамилия Дроздовский? - спросил он,восстанавливая что-то в памяти. - Знакомая фамилия. Запомню. И надеюсь ещеуслышать о вас, лейтенант Дроздовский! Ни шагу назад! И выбивать танки. Стоять- и о смерти забыть! Не думать о ней ни при каких обстоятельствах! Ваша батареямногое тут может сделать, лейтенант. Надеюсь на лучшее.

И, поднявшись на бруствер, хромая, Бессонов пошел к"виллисам"; за ним - адъютант Божичко и полковник Деев. Начальникразведки дивизии задержался на огневой. Он медлил и не убирал планшет с картой,не выпускал бинокль из рук, ошаривая линзами пустое пространство передстаницей. Он не хотел так просто, так свободно уходить отсюда, не дождавшисьвозвращения разведки. Тогда Веснин легонько коснулся его плеча, и молчаливыйподполковник поплелся понуро к ходу сообщения. А метрах в пяти от орудия,взбираясь на бугор берега, Веснин приостановился, сказал Дроздовскому не беззадора в голосе, заглушаемом нависающим гулом самолетов:

– Ну, комбат, жаркое время начинается! Не страшно впервый раз?

– Нет, товарищ дивизионный комиссар!

– Тогда командуй, комбат!..

Дроздовский выдержал несколько секунд бездействия, застыв,ослепленный, посмотрел в почерневшее и сверкающее небо, в котором все неслось,ревело, двигалось, и срывающимся криком подал команду:

– Бат-тарея, в укрытие!..

И побежал к наблюдательному пункту мимо замелькавших белыхлиц у орудий, мимо согнутых спин солдат, под гремящим небом.

Мощный рев моторов нависал над головой, давил все звуки наземле, дрожал, колотился в ушах.

Первый косяк самолетов начал заметно менять конфигурацию,растягиваться, перестраиваться в круг, и Кузнецов видел, как фонтанами красныхи синих светов вставали немецкие ракеты за домами станицы. Ответная ракета,прорисовав дымную нить, красной вспышкой отделилась от головного"юнкерса" и, обесцвеченная сверканием множества плоскостей, быстроспала, угасла в розовеющем воздухе. Немцы сигналили с земли и воздуха, уточняярайон бомбежки, но Кузнецов уже не пытался сейчас определить, рассчитать, гдеони будут бомбить: это было ясно. "Юнкерсы" один за другимвыстраивались в огромный круг, очерчивая, захватывая в него станицу, северныйберег, пехотные траншеи, соседние батареи, - вся передовая замкнулась этимплотным воздушным кольцом, из которого теперь, казалось, невозможно было никудавырваться, хотя на том берегу засветилась перед восходом солнца свободнаястепь, по-утреннему покойно пламенели высоты.

– Воздух! Воздух!.. - бессмысленно и надрывно кричалина батарее и где-то внизу, под берегом.

Кузнецов стоял слева от орудия, в ровике, вместе с Ухановыми Чибисовым, - ровик был тесен для троих. Они ощущали ногами дрожание земли;осыпались твердые комья с бруствера от слитного рева моторов, сотрясающего воздух.Совсем близко видел Кузнецов разверстые ужасом черные, как влажный графит,глаза Чибисова на поднятом к небу треугольном лице с придавленным, ошеломленнымвыражением, видел рядом задранный подбородок, светлые, в движении, упорно, злосчитающие глаза Уханова, - и все тело туго сжималось, подбиралось, точно втяжком сне, когда не можешь сдвинуться с места, а тебя настигает неотвратимое,огромное. Он почему-то вспомнил о том котелке пахучей, ломящей зубы воды,принесенной Чибисовым из проруби, и вновь почувствовал жгущую жажду, сухость ворту.

– Сорок восемь, - сосчитал наконец Уханов с каким-тооблегчением и перевел точки зрачков на Чибисова, толкнул плечом в его съеженноеплечо. - Ты что, папаша, дрожишь как лист осиновый? Страшнее смерти ничего небудет. Дрожи не дрожи - не поможет…

– Да разве не сознаю я… - сделал судорожную попыткуулыбнуться Чибисов. - Да вот… само собой лезет… Кабы мог я… не могу совладать,горло давит… - И показал на горло.

– А ты думай о том, что ни хрена не будет. А еслибудет, то ничего не будет. Даже боли, - сказал Уханов и, уже не глядя на небо,зубами стянул рукавицу, достал кисет. - Насыпай. Успокаивает. Сам успокоюсь.Давай и ты, лейтенант. Легче станет.

– Не хочу. - Кузнецов отстранил кисет. - Котелок быводы… пить хочу

– Сюда они! На нас!..

Этот возглас и рыскающие, опустошенные глаза Чибисовазаставили Кузнецова на миг поднять голову. И будто широко пахнуло в лицоогненным запахом несущейся с неба судьбы. Что-то сверкающее, огромное, с ярковидимыми черно-белыми крестами - неужели это головной "юнкере"? - насекунду остановилось, споткнулось в воздухе и, хищно вытягивая черные когти,оглушая визжащим звуком зазубренного железа по железу, стало отвесно падать набатарею, ослепляя блеском мчавшегося вниз многотонного металла, под кровавымилучами еще не поднявшегося над горизонтом солнца. Из-под этого сверкания и ревавыпали, отделились черные продолговатые предметы и тяжело, освобождение пошли кземле, врастая пронзительным визгом в рев "юнкерса".

Бомбы неслись неумолимо, шли на батарею, к земле,ежесекундно увеличиваясь на глазах, тяжко покачиваясь в небе полированнымибревнами. А следом за первым и второй "юнкере" из сомкнутого кольцавошел в пике над берегом. С холодной дрожью в подтянутом животе Кузнецов опустилсяв окоп, увидев, как толчками пригибает голову Уханов, неохотно оседая поземляной стене.