происходило. Совет министров не отличался единообразием политических позиций. С этой точки зрения координация деятельности государственных учреждений была довольно сложна. Каждый из министров, пользуясь правом личного доклада царю, старался идти в обход мнения председателя. Во время В. Н. Коковцова в должности председателя Совета министров обострились противоречия, причины которых не только были заложены при формировании этого учреждения (неоднородность состава правительства), но и заключались в личностном факторе: деликатный характер В. Н. Коковцова способствовал тому, что правым удалось приобрести решающее влияние на царя и открыто развернуть интригу против председателя.

Что касается конкретных реформ, то Коковцова беспокоила прежде всего их эффективность и финансовая сторона. Во многом его рассуждения оказывали положительный эффект, несмотря на то, что, казалось бы, проведение реформы встречало препятствие с его стороны. Таким образом средства зачастую расходовались более рационально.

Например, в начале XX века одной из проблем являлось преобразование полиции в империи. Когда этот вопрос был вынесен на обсуждение в Совете министров, реформа трактовалась как «серьезный шаг к коренному преобразованию нашего обветшалого полицейского строя»[623]. Коковцов, соглашаясь в целом с такой необходимостью, отметил, что финансовая сторона реформы является для государства «положительно непосильной»[624]. Он отмечал, что цель реформы не может быть достигнута через объединение полиции, как это предполагали ее разработчики. Коковцов считал, что «создается лишь исключительно привилегированное положение для высших чинов Жандармского Корпуса, из числа коих должны обязательно назначаться будущие помощники губернатора по полицейской части»[625]. Эти вновь назначенные помощники, как предполагалось, будут заведовать на местах как чинами полиции, так и корпуса жандармов, «и в результате окажется, что вся местная полицейская сила сосредоточиться в руках старших чинов Корпуса Жандармов, отчего влияние их возрастет, конечно, в чрезвычайной степени в ущерб, однако, общей полиции»[626]. В. Н. Коковцов полагал, что жандармерия поглотит полицию, рознь между ведомствами усилится, а цель реформы достигнута не будет. Оговариваясь, что на высказанном он готов не настаивать, Коковцов обратил внимание на чрезмерную стоимость реформы, «не соответствующую финансовым силам страны, не соображенную с общим состоянием государственного хозяйства и даже не установленную комиссией в сколько-нибудь точных цифрах»[627]. В. Н. Коковцов подсчитал, что реформа потребует увеличения доходов казны на 30 млн. руб. в год[628].

В целом внутренняя политика В. Н. Коковцова не была реакционной. Вряд ли В. Н. Коковцов, как и другие высшие чиновники, мог кардинально усовершенствовать российский политический режим и систему власти. Его бюрократическая практика не претендовала на выдвижение реформаторских программ по кардинальному государственному переустройству, а была более ориентирована на поддержание существующего строя с сохранением тех конституционных нововведений, которые были заложены в 1905 г. В целом это устраивало Николая II, от которого зависело, в конечном итоге, назначение лиц на самые высшие руководящие посты в Империи. Император, олицетворяя собой вершину политической пирамиды власти в дореволюционной России, самовластно задавал политические приоритеты и культуру среды, в которой действовали государственные деятели. Именно в этом кроется причина «крахов» представителей высшей бюрократии (С. Ю. Витте, П. А. Столыпин, В. Н. Коковцов и др.).

3.2. Николай II, В. Н. Коковцов и Государственная дума: межличностные и политические аспекты взаимоотношений

Во взаимоотношениях ведомств, государственных организаций и политических сил часто играет роль т. н. личный фактор — т. е. субъективные ориентации человека и понимание им политического и социального пространства. Изучая отношение к событиям исторических персоналий, мотивацию конкретного выбора, «исследователи очень быстро пришли к выводу о необходимости системного анализа таких проявлений, выяснения интегрирующей сущности человека, которая собственно и определяла вектор происходивших в его сознании психологических процессов, кристаллизовалась в мотивировке и мотивации поступка»[629]. В «Воспоминаниях», касаясь своих взаимоотношений с царской четой, В. Н. Коковцов делает такую оговорку: «мне, кто был в течение десяти лет близким свидетелем всей жизни мучеников, кто видел от государя столько милостивого внимания к себе, и столько явного, чистого, делового доверия, — просто нельзя прикасаться к имени государя и императрицы иначе, как с величайшей деликатностью, дабы не оставить впечатления, что личное самолюбие, или еще того хуже — желание оправдать себя и обвинить тех, кто уже не может ответить словом справедливого опровержения, двигало моими побуждениями»[630]. Итак, в этом утверждении В. Н. Коковцов закладывает платформу для критики. Сделав эту оговорку, мы можем сказать, что отношение В. Н. Коковцова к императору характеризовалось некой двойственностью. В. Н. Коковцов воспринимал Николая II критически, а не так априори положительно как ультрамонархисты. С другой стороны, его взаимоотношения с императором характеризовались нежеланием обострять отношения. В «Воспоминаниях» В. Н. Коковцова часто присутствуют критические замечания в адрес политической тактики Николая II. Примером может служить дело Богрова. Следствие установило виновность целой группы лиц, допустившей то, что убийство П. А. Столыпина стало возможным, Совет министров решил предать их всех суду[631]. Тем не менее Николай II решил прекратить следствие. В. Н. Коковцов расценил это с политической точки зрения как признание санкционированности убийства П. А. Столыпина[632]. Именно об этом он и сказал царю, несмотря на то, что знал о бесцельности таких утверждений[633].

В воспоминаниях довольно часто можно встретить размышления о не взвешенности суждений Николая II[634]. Не разделял В. Н. Коковцов и его отношения к Государственной думе, точнее, его методы взаимоотношений с ней. В. Н. Коковцову с политической точки зрения казалось нелогичным то, что Николай II так откровенно показывает свое нежелание сотрудничать с этим учреждением. Примером может быть обещание Николая II принять членов III Государственной думы. Внезапно царь передумал, но В. Н. Коковцов убеждал его, что во имя сохранения престижа и авторитета не только Николая II, но и России (на международном уровне) членов Думы нужно принять после окончания последней сессии, тем более, раз им уже было это обещано[635]. «Государь посмотрел на меня с видимым раздражением и, отчеканивая каждое слово, сказал мне: „Значит, я просто обману Думу, если не приму ее членов“, на что я ответил: „Да, ваше величество, вы дали через меня категорическое обещание…“[636].

Итак, В. Н. Коковцов сумел в результате настоять на объективно необходимом решении. Но впоследствии ему казалось странным, что взаимоотношения с Государственной думой Николай II строил, базируясь на своих субъективных предпочтениях и оценках: „Не знаю только, что я скажу им; их речи опять были мне очень неприятны и даже возмутительны, и едва ли я могу воздержаться от того, чтобы не высказать им этого“[637]. В. Н. Коковцов помог составить ему набросок обращения, которое Николай II воспроизвел, изъяв выражения одобрения деятельности Думы, и добавил свою фразу: „Меня чрезвычайно огорчило ваше отрицательное отношение к близкому моему сердцу делу церковноприходских школ, завещанному мне моим незабвенным родителем“[638]. По словам В. Н. Коковцова, „эта вставка произвела ошеломляющее впечатление на большинство членов Думы. Быстро все разъехались, и в тот же день