— Нет.

— Однако один раз ей делали предложение. В своихмногочисленных мемуарах ее семья решительно сходится на этом. Мужчина сосредствами предложил Джейн Остин руку и сердце, но она ему отказала. Она должнабыла выйти за него замуж, мисс Оливьер?

— Ну... нет, но она была писательницей. Ее книги принесли быей...

— Гораздо меньше, чем вы полагаете. — Миссис Бетани быладовольна, что я шагнула в ее ловушку. Только теперь до меня дошло: чтениефольклора предназначалось для того, чтобы показать вампирам, что думает осверхъестественном общество двадцать первого века, а классика — это способизучения того, как менялись взгляды на протяжении времени. — Семья Остинсчиталась не особенно обеспеченной. В то время как Лукасы... были они бедными?

— Нет! — тут же встряла Кортни. Теперь, когда ей нетребовалось больше унижать меня, она просто пыталась заставить Балтазараобратить на нее внимание. С самого бала она пыталась снова и снова завоеватьего, но, насколько я видела, Балтазар до сих пор оставался равнодушным. Кортнипродолжала: — Отец, сэр Вильям Лукас, был единственным представителемдворянства в городе. У них хватало денег, чтобы Шарлотте не пришлось выходитьзамуж, если она этого не хотела по-настоящему.

— Так ты думаешь, что она действительно хотела выйти замистера Коллинза? — вспыхнула я. — Он же напыщенный идиот!

Кортни пожала плечами:

— Она хотела замуж, а он послужил средством для достиженияцели.

Миссис Бетани одобрительно кивнула:

— То есть Шарлотта просто использовала мистера Коллинза. Онасчитала, что действует по необходимости; он считал, что она поступила так излюбви — или же из должного уважения, подобающего будущей супруге. МистерКоллинз честен. Шарлотта — нет. — Я вспомнила обо всем своем вранье Лукасу итак стиснула тетрадку, что острые края бумаги врезались мне в пальцы. Должнобыть, миссис Бетани знала, что я чувствую, потому что продолжила: — Развеобманутый мужчина не заслуживает нашей жалости вместо презрения?

Мне захотелось провалиться сквозь пол.

Тут Балтазар ободряюще улыбнулся мне, как делал это раньше,и я поняла — пусть мы с ним не встречаемся, но все равно остались друзьями.Вообще-то, никто из типичных «вечноночевцев» не смотрел на меня свысока, какпрежде. Пусть я еще и не стала настоящим вампиром, но все-таки что-то имдоказала. Возможно, меня приняли «в клуб».

Мне все время казалось, что я словно обманула всех, выкинулакакой-то фокус — вроде того, что закрыла глаза, сказала «абракадабра» иперевернула весь мир вверх ногами. Когда мы с Лукасом после уроков держались заруки и смеялись над его шутками, я почти верила, что теперь все с каждым днембудет становиться лучше.

Но это, конечно, неправда. И не может быть правдой, потомучто я продолжала обманывать Лукаса.

Раньше я не считала, что скрывать нашу семейную тайну отЛукаса — это ложь. Меня научили хранить эту тайну с раннего детства, когда я,маленький ребенок, пила из бутылочки кровь, купленную в лавке мясника. Нотеперь я знала, как близко подошла к тому, чтобы ранить его, и мой секрет большене казался мне невинным. Мы с Лукасом постоянно целовались, все время — утромперед завтраком, вечером, когда расходились по спальням, а все остальное время— когда улучали минутку, чтобы остаться наедине. Однако теперь я всегдаостанавливалась до того, как мы потеряем голову. Иногда мне хотелось большего,а судя по тому, как на меня смотрел Лукас, как обращал внимание на мои пальцы,сжимающие его запястье, он тоже хотел большего. Впрочем, он никогда от меняничего не требовал. Ночами, когда я лежала в постели, мои фантазии становилисьвсе более необузданными и безрассудными. Теперь я знала, что чувствую, когдаего губы прижимаются к моим, и могла так отчетливо представить себе, как онприкасается к моей обнаженной коже, что это меня пугало.

Но если я давала волю этим фантазиям, передо мной все времявозникал один и тот же образ: мои зубы впиваются в горло Лукаса.

Иногда мне казалось, что я готова отдать все на свете за то,чтобы снова попробовать его кровь. И этого я боялась больше всего.

— Ну, как тебе? — Я примерила старомодную бархатную шляпку,думая, что он засмеется: насыщенный фиолетовый цвет наверняка дико смотрелся намоих рыжих волосах.

Но он улыбнулся той своей улыбкой, от которой мнестановилось тепло.

— Ты красавица.

Мы с ним зашли в комиссионный магазинчик Ривертона, гораздобольше, чем в первый раз, радуясь возможности провести выходные в этом городке.Родители снова остались надзирать в кинотеатре, так что мы решили, что непойдем смотреть «Мальтийского сокола», а стали заходить во все открытыемагазинчики, рассматривая постеры и книжки и не обращая внимания на то, какпродавцы за прилавками закатывали глаза. Наверное, их уже тошнило от одуревшихподростков из «той школы». Тем хуже для них, потому что мы отлично проводиливремя.

Я взяла с полки белую меховую накидку и закуталась в нее.

— Ну, как тебе?

— Мех мертвый. — Лукас произнес это довольно сухо, но, можетбыть, он вообще считал, что люди не должны носить меха.

Лично мне нравятся старинные вещи — животные умерли многодесятилетий назад, так что ты не наносишь им никакого вреда. Но я все равнопоспешно положила накидку обратно на полку.

Тем временем Лукас примерял серое твидовое пальто, котороераскопал на перегруженной вещами вешалке.

Как и от всего остального в магазинчике, от пальтопопахивало плесенью, но на Лукасе оно смотрелось потрясающе.

— Что-то вроде Шерлока Холмса, — сказала я. — Если, конечно,Шерлок Холмс выглядел сексуально.

Лукас рассмеялся:

— Знаешь, некоторым девушкам нравятся интеллектуалы.

— Как тебе повезло, что я не из таких девушек!

К счастью, он любил, когда я его поддразнивала. Лукассхватил меня, прижав руки к телу, так что я даже не могла обнять его в ответ, исмачно поцеловал в лоб.

— Ты просто невозможна! — пробормотал он. — Но тебе этопростительно.

Он держал меня так, что я уткнулась лицом в изгиб его шеи ивидела только бледно-розовые следы на горле — шрамы, оставшиеся после моегоукуса.

— Я рада, что ты так думаешь.

— Я в этом уверен.

Я не собиралась с ним спорить. Почему бы моей единственнойужасной ошибке не остаться единственной ошибкой, которая никогда не повторится?

Лукас провел пальцем по моей щеке — нежное прикосновение,как мягкой кисточкой для рисования. В сознании тут же промелькнул «Поцелуй»Климта, золотой и прозрачный, и я на мгновение подумала, что мы с Лукасом ивправду просто нарисованы на картине со всей ее красотой и страстью. Укрытыевешалками для одежды, затерявшиеся в лабиринте старой потрескавшейся кожи,мятого атласа и хрустальных пуговиц, потемневших от времени, мы могли бы целоватьсячасами, и никто бы нас не нашел. Я представила себе это — Лукас расстилает наполу черную шубу, кладет меня на нее и склоняется надо мной, а я прижимаю губык его шее, прямо к шраму, как целовала мои синяки и ранки мама, чтобы онискорее прошли. Сильно пульсирует его кровь.