— Ты меня и не подвел, Лукас. Это просто невозможно. — Менязахлестнуло чувство вины, и я еще крепче прижалась к нему. — И я тебя тоже неподведу.

«Я уберегу тебя от любой опасности, — поклялась я себе. —Даже от самой себя».

После этого мне стало казаться, что я живу одновременно вдвух мирах. В одном из них мы с Лукасом наконец-то были вместе, и я чувствоваласебя так, словно мечтала об этом всю свою жизнь. В другом мире я была вруньей,недостойной того, чтобы находиться рядом с Лукасом, да и с любым другим.

— И все-таки это странно. — Лукас прошептал это очень тихо,чтобы никто в библиотеке его не услышал.

— Что странно?

Прежде чем ответить, он оглянулся, проверяя, не подслушиваетли нас кто-нибудь. Мог бы и не волноваться — мы сидели в одной из дальних ниш,еще пару веков назад отделенных от основного зала полками с книгами,переплетенными вручную, в одном из самых уединенных уголков этой школы.

— Что ни ты, ни я не помним подробностей той ночи.

— Ты сильно поранился. — Как только возникали сомнения, яцеплялась за историю, придуманную миссис Бетани. Лукас еще не до конца в нееповерил, но со временем поверит. Это совершенно необходимо, потому что от этогозависит все. — Люди часто забывают, что происходило до того, как их ранило. Иэто логично, правда? Те железные завитки ужасно острые.

— Я и раньше целовал девочек... — Лукас не договорил, увидеввыражение моего лица. — Но никто из них не сравнится с тобой. Ничего общего!

Я опустила голову, чтобы скрыть смущенную улыбку.

— И ни разу не лишался из-за этого чувств, — продолжилЛукас. — Ни разу! Конечно, ты классно целуешься, но даже ты не могла бы довестименя до обморока, уж поверь.

— Ты не поэтому упал в обморок, — возразила я, делая вид,что ужасно хочу вернуться к чтению книжки по садоводству; на самом деле явыбрала ее только потому, что не могла побороть любопытство — что же за цветокмне снился тогда, несколько месяцев назад? — Ты отключился, потому что таздоровая железная перекладина ударила тебя по голове, и привет.

— Это не объясняет, почему ты ничего не помнишь.

— Ты же знаешь, что меня часто охватывает тревога, так?Иногда я бываю сама не своя. Когда мы с тобой познакомились, я как раз была втаком очумелом состоянии и тоже не помню некоторых подробностей того своегознаменитого побега. Наверное, когда эта штука шарахнула тебя по голове, я какраз выключилась. В смысле — ты же мог погибнуть! — Во всяком случае, это враньебыло близко к правде. — Ничего удивительного, что я перепугалась до смерти.

— Но у меня на голове нет шишки. Только ранка, будто я упалили что-то в этом роде.

— Мы приложили тебе лед. И вообще позаботились.

— Все равно чепуха какая-то, — сказал Лукас неуверенно.

— Не знаю, почему ты до сих пор об этом думаешь. — Теперь яснова чувствовала себя врушкой. Мне приходилось придерживаться этой истории,чтобы уберечь самого Лукаса, ведь если миссис Бетани поймет, что он о чем-тодогадывается, она может... может... о, не знаю, что она может, но толькоподозреваю, что ничего хорошего. Но говорить Лукасу, что он зря сомневается,что все разумные вопросы, которые он задает о «Вечной ночи», и тот провал впамяти — просто глупость... это еще хуже. Все равно что заставлять егосомневаться в себе, а я этого не хотела. Теперь-то я знала, как это паршиво —сомневаться в себе. — Прошу тебя, Лукас, забудь уже об этом.

Лукас медленно кивнул:

— Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.

Когда он не затрагивал эту тему и переставал беспокоиться особытиях той ночи, мы проводили время просто чудесно. Почти идеально. Мы вместезанимались в библиотеке или в маминой классной комнате, иногда к намприсоединялись Вик или Ракель. Мы вместе съедали на улице свой ланч. Я грезилао Лукасе во время уроков и выходила из счастливого ступора только ради того,чтобы не вылететь из школы. Когда у нас был урок химии, мы шли в кабинетАйвербона и уходили из него бок о бок. Во все остальные дни Лукас находил менясразу после уроков, словно думал обо мне даже больше, чем я о нем.

— Бьянка, это чистая правда, так что смирись, — прошепталЛукас как-то воскресным днем, когда я пригласила его в квартиру моих родителей.(Они тактично поздоровались с нами, и мы с ним тут же ушли в мою комнату.) Мылежали на полу, не касаясь друг друга, хотя и рядом, и смотрели на репродукциюКлимта. — Я совершенно не разбираюсь в живописи.

— А тебе и не нужно в ней разбираться. Просто смотри на нееи говори, что ты чувствуешь.

— Я не очень-то умею говорить о своих чувствах.

— Да, я заметила. Просто попытайся, ладно?

— Ну хорошо. — Он долго и мучительно размышлял, глядя вверх,на «Поцелуй». — Я думаю... я думаю, мне нравится, как он держит ее лицо владонях. Как будто она — то единственное в мире, что может сделать егосчастливым. Что принадлежит ему на самом деле.

— Ты правда видишь это на картине? Лично мне геройкажется... сильным, что ли. — На мой взгляд, мужчина на картине в самом делевыглядел так, словно держал ситуацию под контролем; а впавшей в экстаз женщинеэто нравилось — по крайней мере в эту минуту.

Лукас посмотрел на меня. Я повернула голову так, что мыоказались с ним лицом к лицу. От его взгляда — напряженного, серьезного,полного желания — у меня перехватило дыхание. Он сказал только:

— Поверь, я знаю, что не ошибаюсь.

Мы поцеловались, и папа, конечно, выбрал именно эту секунду,чтобы позвать нас обедать. Родители вообще здорово умеют выбирать время. Почтивесь обед они делали вид, что ничего не произошло, и ели так, будто получали отеды удовольствие.

Я проводила почти все время с Лукасом, а это значило, что наостальных друзей времени почти не оставалось, а жаль. Балтазар по-прежнему велсебя очень дружелюбно, всегда здоровался со мной в коридорах и кивал Лукасу,будто тот был его приятелем, а не человеком, чуть не избившим его в ночьОсеннего бала. Но взгляд его был печален, и я понимала, что обижаю Балтазара,не дав ему ни единого шанса.

Ракель тоже чувствовала себя одинокой. Хотя вечерами мыиногда приглашали ее позаниматься с нами, я больше не обедала с ней. Насколькоя знала, она так ни с кем и не подружилась. У нас с Лукасом возникла идеясвести ее с Виком, но эти двое никак не совпадали. Они с удовольствиемпроводили время с нами, но не более того.

Однажды я извинилась перед Ракель за то, что редко бываю сней, но она отмахнулась.

— Ты влюблена, а значит, стала довольно скучной для тех, ктоне влюблен. Ну, знаешь, для нормальных людей.

— Я не скучная! — возразила я. — Во всяком случае, небольше, чем раньше.