Хотя очевидно, что кое-что было спланировано. Ведь они проследили за ним до бара, а затем до моего дома. Они ждали, когда он потеряет сознание и станет уязвимым, чтобы тогда и нанести удар, как… Как Харрис делал с каждой из своих жертв.

Я прижалась спиной к двери. Может быть, преступление не было импульсивным. Может, это было что-то глубоко личное?

Я побежала наверх в свой кабинет, мимо закрытой комнаты, где Ника усиленно готовилась к экзаменам. Я открыла ящик стола и достала банковскую выписку.

Первого числа поступило двенадцать переводов.

А в телефоне Харриса было тринадцать пронумерованных папок – двенадцать со снимками предыдущих жертв плюс еще одна – с фотографиями той, на которую я вылила «Кровавую Мери» в уборной.

Будь благоразумна и делай то, что я скажу, или я покажу эти снимки твоему мужу и опишу ему все в красках.

Двенадцать переводов, по две тысячи долларов каждый, первого числа каждого месяца.

Что, если эти деньги не были украдены у Феликса Жирова? Что, если это была плата за молчание? Что, если Харрис вымогал у них деньги?

Я снова посмотрела на платежи, уверенная в своей догадке. Две тысячи долларов – не слишком крупная сумма для людей с большими доходами в окрестностях Вашингтона, сумма, которую замужней женщине легко можно было перечислить незаметно переводом с личного счета. Харрис зарабатывал небольшое состояние на своих жертвах – сумма на его счету росла с каждым месяцем и с каждой новой женщиной, которую он шантажировал, угрожая, что, если она не выполнят его требования, он расскажет мужу про ее измены и покажет снимки. А почему бы нет? Фотографии создавали совсем иную картину, отличную от того, что происходило в реальности. Возможно, после того, как Харрис накачивал женщин наркотиками, они вообще не помнили, что с ними происходило дальше, а потому им нечего было сказать.

У каждой из этих женщин был серьезный личный мотив желать Харрису смерти. И стиль преступления вписывался в эту картину. Но которая из них действительно его убила?

Телефон Харриса, скорее всего, был уже в руках полицейских детективов. Без него будет нелегко отследить обратный путь от переводов к индивидуальным отправителям, но должен быть способ узнать, кто эти женщины, а затем сузить список подозреваемых.

Я выхватила листок бумаги из принтера, и записала на него все имена из тех двенадцати, что смогла вспомнить. Затем открыла браузер и нашла группу нетворкинга, в которой состоял Харрис. Кликнула по страничке участников. Семьсот с лишним малюсеньких изображений заполнили экран.

Ночь будет долгой.

Когда мы со Стивеном только поженились, мама уверяла меня, что некоторые блюда совершенно невозможно испортить. Теоретически, чтобы приготовить куриный суп или простой мясной рулет, не нужно никаких рецептов, но некоторые вещи, связанные с материнством, мне никак не удавались, и готовка была одной из них. А брак, очевидно, другой.

В духовке пузырилось содержимое сковородки, подрумяниваясь по краям. Я приоткрыла дверцу духовки и принюхалась. Рецепт запеканки я нашла в интернете – результаты поиска жертв Харриса были не так хороши, как хотелось бы, – и то, что у меня были все необходимые ингредиенты для этого блюда, уже ощущалось как маленькая победа.

Ночь в поисках нужных женщин не оправдала моих надежд. У меня были только имена и описание внешности, так что я потратила несколько часов на прочесывание профилей, постепенно сужая вероятности. Я была уверена, что нескольких все же нашла. Но дополнительная информация из других страниц в соцсетях исключала этих женщин из списка подозреваемых. Некоторые переехали. Одна лежала в больнице. Какие-то из них опубликовали фотографии, из которых было понятно, что тот вечер они провели в кругу семьи или на каком-нибудь мероприятии. Но про других я все еще ничего не знала. Несколько женщин вообще удалили свой профиль из этой группы, и их невозможно было найти.

Я накрыла стол, загрузила в стирку одежду, заправила постели и убрала горы игрушек с пола гостиной. Веронике нужно было сдать экзамены, и я дала ей выходной, а сама провела день, занимаясь домашними делами, вычищая из ковра пятна глазури и пытаясь отыскать женщин, которые стали жертвами Харриса.

В гараже хлопнула автомобильная дверь. Я проверяла посудомоечную машину, когда Ника стремительно вошла на кухню, бросила на стол свою сумочку и стянула черные туфли на шпильках. Я сложила чистые тарелки в стопку и поставила ее на стол, рассматривая деловой костюм Ники; хрустящий белый воротничок, волосы, уложенные в гладкий французский твист и кроваво-красную помаду на губах. Это не походило на одежду для колледжа-в-понедельник-днем. И это не походило на одежду для свидания-в-понедельник-за-обедом. Это была одежда для собеседования-в-крутую-бухгалтерскую-фирму-на-высокую-зарплату. И какая-то часть меня запереживала о том, где была сегодня Ника. Мы не разговаривали толком с позавчерашнего дня. Вчера из-за праздника у меня даже не было возможности спросить, как прошло ее свидание. Я успела пересказать ей разговор с Терезой, пока мы убирались после вечеринки. Затем мы поужинали холодной пиццей, Вероника ушла готовиться к экзаменам, а я закрылась в кабинете, чтобы продолжить писать.

– Как твои экзамены? – спросила я, надеясь, что она не сообщит мне, что нашла работу получше. Такую, где есть медицинская страховка, оплачиваемый больничный и нет подгузников. И трупов.

Она пожала плечами, стянула солнцезащитные очки и наморщила нос.

– Что за запах? – она приоткрыла духовку и заглянула внутрь.

– Запеканка из тунца.

Ника, словно веером, разогнала ладонью клубы дыма, которые вырвались из духовки.

– Она должна быть черной?

Ника отпрыгнула с моего пути, когда я распахнула дверцу духовки и бросилась открывать окна, пока не сработала пожарная сигнализация.

Я стояла на табуретке, обмахивая кухонным полотенцем детектор дыма на потолке, когда Вероника достала из своей сумочки и шлепнула на кухонный стол пачку наличных.

– Я не буду это есть. Закажем еду на дом.

Я выронила полотенце и сама едва не свалилась со стула, увидев толстую пачку стодолларовых купюр. Я соскочила с табурета, чтобы закрыть окна и задернуть занавески.

– Что это? – спросила я, тыча пальцем в деньги.

– Это, – ответила Вероника, – сорок две с половиной тысячи долларов за вычетом сорока процентов. Можешь купить мне обед в благодарность.

– За что?

– За то, что я встретилась с Ириной Боровковой и получила половину наших денег вперед.

Мою грудь сдавило, будто из легких вышел весь воздух. Колени подкосились, и я осела на табурет, на котором недавно стояла.

– Финн? Финли, что с тобой? – Ника пнула ножку табурета, и я подняла взгляд и посмотрела на нее.

– Ты вообще представляешь, кто муж этой женщины?