Одри досадливо поморщилась.

— Хорошо, можешь оставаться. Я приеду к ужину.

— А как насчет обеда?

С видом обиженного ребенка он потащился вслед за Одри вприхожую. Но в дверях кухни немедленно возникла жена старичка — хозяинагостиницы — и зазывно помахала им рукой.

Она накормила их горячим супом, который назывался «борщ», кнему были поданы пирожки с мясом. После такого обеда Чарльз окончательносмягчился. Они шли, по улицам, разыскивая такси, на котором приехали вгостиницу. Одри смотрела по сторонам и улыбалась от удовольствия. На домахвисели вывески, китайские вперемежку с русскими, но в целом Харбин большепоходил на европейский город, чем на азиатский. Здесь, как в Шанхае, повсюдуслышалась многоязыкая речь французская, русская, меньше английской, китайская —и маньчжурский диалект, и кантонский. А как забавно были одеты жители Харбина!Все в меховых шапках и кургузых пальтишках. И, казалось, у всех идет дым изорта.

Наконец они нашли то, что искали. Однако владелец таксипредупредил, что шоссе возле города перекрыто и по прямой до самого Хуланя непроедешь. Поэтому она свернули и поехали по извилистым заснеженным проселкам,мимо живописных деревенских домиков и многочисленных хозяйственных пристроек.

Шофер объяснял, как здесь выращивают сою. Через полчасапоказалась маленькая каменная церковь. Одри поинтересовалась, чья она. Шоферответил, что французская, и как раз когда он это говорил, на дорогу выбежаладевочка-подросток в тонком шелковом платье и стала махать, чтобы ониостановились. Одри сначала почудилось, что она босиком, но вблизи оказалось,что на ногах у нее синие полотняные тапочки без задников, стопы ее, хоть,по-видимому, никогда не были спеленуты, все-таки выглядели крошечными.Возбужденно вскидывая руки и указывая на деревянное строение рядом с церковью,девочка что-то взволнованно втолковывала шоферу на незнакомом для Одри иЧарльза диалекте.

— О чем она просит? — спросила Одри, наклонившисьвперед к шоферу; она чувствовала, что это юное существо охвачено страхом. Шоферобернулся и, пожав плечами, ответил:

— Она говорит, бандиты убили двух монахинь, которыезаведовали детским приютом. Монахини не позволили бандитам спрятаться вцеркви. — Он говорил по-английски, с трудом подбирая слова, а девчушкаотчаянно причитала и все время указывала себе за спину на церковь ипристройку. — Женщин надо похоронить, но чересчур холодно. И нужно, чтобыкто-то позаботился о детях.

— А где все остальные? Сколько здесь жиломонахинь? — спросила Одри.

Шофер снова нараспев заговорил с девочкой, она торопливоответила. Выслушав ее, он объяснил своим пассажирам, обращаясь и к Одри, и кЧарльзу (хотя Чарльз не выразил никакого интереса и только сокрушался в мыслях,что согласился на эту злосчастную поездку):

— Она говорит, только две, которых убили. Были еще две,но они месяц как уехали в Шанхай и оттуда в Японию. Еще через месяц приедут дведругие им на смену. А сейчас нет никого взрослых. Все дети — сироты.

— Сколько их тут?

Шофер перевел вопрос Одри девочке и, выслушав ее горестныйплач-ответ, сообщил:

— Двадцать одна душа. Почти все малютки. Она и еесестра — самые старшие. Ей четырнадцать, сестре одиннадцать.

И две мертвые монахини в церкви.

Он говорил это спокойно, как ни в чем не бывало.Потрясенная, Одри открыла дверцу и спустила ноги на землю. Но тут Чарльз поймалее за локоть.

— Куда ты?

— А ты что, думаешь оставить детей на произвол судьбы сдвумя мертвыми монахинями? Ради Бога, Чарльз, мы можем хотя бы помочь имнавести какой-то порядок, пока кто-нибудь съездит и свяжется с властями.

— Одри, ты не в Сан-Франциско и не в Нью-Йорке. ЗдесьКитай, вернее — Маньчжурия, Маньчжоу-го, как называют эти земли японцы. Ониоккупированы японцами. К тому же тут идет гражданская война, повсюду рыскаютбандиты, в стране масса голодных детей, оставшихся без родителей. Они гибнуткаждый день.

Как и монахини. И с этим абсолютно ничего нельзя сделать.

Одри посмотрела на него злыми глазами, вырвала локоть инаступила прямо в глубокий снег.

— Ты говоришь по-английски? — медленно и внятноспросила она дрожащую от холода девочку. Та сначала непонимающе вздернулаброви, а потом снова забормотала свое, указывая на церковь.

— Да, я поняла. Я знаю, что у вас произошло… — Господи,как ей объясниться с этой девочкой? И вдруг ей вспомнилось, что говорил шофер.Монахини были француженки. — Vous parlez francais?[6].

Одри учила французский в школе, кое-что подзабыла, однакошкольных знаний ей, хоть и с грехом пополам, но все же хватило минувшим летомна Ривьере. Девочка, запинаясь, ответила, и Одри пошла за ней к церкви, на ходупытаясь растолковать, что обязательно постарается помочь. Но к тому, что ейоткрылось в церкви, Одри оказалась не готова.

Мертвые монахини лежали на полу в полузасохшей луже крови.Одежда с них была сорвана. Их сначала изнасиловали, а затем обезглавили.Дурнота подкатила к "горлу Одри, но тут она с благодарностью ощутилаподдержку сильной руки, обхватившей ее сзади. Она обернулась и увидела за собойбледное лицо, сжатые губы Чарльза. Он стал подталкивать Одри и маленькуюкитаянку к выходу из церкви, прочь от этого страшного зрелища.

— Выходите, выходите скорее, — бормотал он. —Я приведу помощь.

Они вышли из церкви на воздух, но девочка сразу же потянулаОдри к деревянной пристройке. Едва переступив через порог, она оказалась вокружении детей четырех-пяти лет. Малыши смотрели на нее снизу вверх, серьезно,вопросительно, некоторые тихо плакали. Двое или трое выглядели чуть постарше, абыло несколько совершенных крох, только-только научившихся ходить. Одрисмотрела на них, потрясенная. Что теперь с ними будет? Четырнадцатилетняядевочка с младшей сестренкой не управится с такой оравой, а ведь они осталисьсовсем без взрослых, если не считать единственного методистского пастора вгороде, да и тот, как выяснилось, находился сейчас в поездке по дальнимдеревням, и его ожидали обратно не раньше чем через несколько недель. Одриповернулась к старшей девочке испросила, к кому они могут обратиться запомощью. Но в ответ та лишь посмотрела испуганными, расширенными глазами ипокачала головой. И, запинаясь, объяснила по-французски, что никого нет, помощипросить не у кого.

— Но должен же кто-то быть? — не отступалась Одри,повторяя вопрос таким тоном, каким почти пятнадцать лет отдавала распоряженияпо хозяйству в доме деда.

Девочка покачала головой и сказала, что приедут двемонахини, но только в следующем месяце.

— Novembre[7], — повторила онанесколько раз. — Novembre.