Во время его отсутствия Одри не тратила время впустую — онапоменяла маленьким подгузники, приготовила на ужин рис с сушеным мясом, суп ипостаралась восстановить прежний порядок в этом хорошо организованном сиротскомприюте, служившем детям домом. Старшая девочка попыталась объяснить Одрипо-французски, что произошло: коммунисты время от времени спускаются с гор иприходят в церковь, кое-кто из местных маньчжуров тоже прятался здесь, с техпор как два года назад сюда пришли японцы и повсюду рыщут бандиты, убиваютлюдей. Лин Вей, так звали девочку-подростка, рассказала Одри на ломаномфранцузском языке, что ее родителей и троих братьев убили японцы. Из всей ихсемьи в живых остались только она и ее младшая сестра Синь Ю, и монахини взялиих в приют, хотя остальные дети здесь гораздо моложе. Девочки оказалисьприлежными помощницами, покойные монахини позволили им остаться здесь.

— А есть в Харбине еще церкви, где ваши монахини имелидрузей? — по-французски спросила Одри.

Девочка покачала головой и объяснила, что больше монахинь вХарбине нет.

Она не ошиблась. Чарльз вернулся ночью, дети спали, толькодве старшие девочки тихонько шушукались в уголке. Вид у него был измученный ивзгляд безнадежный.

— Никого не нашлось, Од. Я заехал в каждую городскуюцерковь, справлялся у хозяев нашей гостиницы. Эти монахини здесь держалисьособняком, ни с кем не общались, и во всем городе нет никого, кто готов был бывзять теперь на себя заботу об их подопечных.

Одри и Чарльз видели на улицах Шанхая голодных побирушектрех и четырех лет от роду, но Чарли тоже переживал, как бы здешние малыши неоказались на улице. Он просто не знал, как выйти из этого ужасного положения, вкоторое они с Одри лопали здесь, в далекой, чужой стране. — Он с тоскойсмотрел на Одри, уставший, промерзший, целый день не евший.

— Не знаю, что и сказать, Од.

В полном унынии он присел на деревянную скамью. Взгляд Одрисмягчился. Она ласково взяла его за руку.

— Спасибо, что ты приложил столько стараний,Чарльз. — Ситуация действительно складывалась отчаянная, все их попыткинайти выход ни к чему не привели. — Может быть, захватим их в Шанхай ипопробуем пристроить там?

— А если никто не согласится их взять? На улицах полноброшенных детей. Ты же сама видела. А оставить их одних в Шанхае ничуть нелучше, чем здесь, разве что там не так холодно. Но зато здесь у них по крайнеймере есть крыша над головой и запас продуктов на какое-то время, к тому жеобстановка привычная. Сомневаюсь, что японские оккупационные власти отпустилибы их с нами. Японцы очень щепетильны в таких делах: кто едет, куда, с кем?Особенно если такая большая группа.

У Одри снова гневно сверкнули глаза. Она ходила взад-впередпо чистой кухоньке.

— Ах, щепетильны? Почему же они тогда не берут на себязаботу о сиротах? Постой, а если послать телеграмму в главный монастырь этогоордена? Может быть, оттуда пришлют кого-нибудь на помощь.

— Да, это мысль. Вот только… как скоро можно ждатьответа? Пусть что-нибудь устроят тут, пока прибудет подмога.

Или временно направят сюда кого-то из своих, кто живетпоблизости. — Чарльз воодушевился. — Поедем утром на вокзал иотправим телеграмму.

Телеграмма, которую Чарльз утром отправил — Одри и Лин Вейстарательно перевели ее на французский, отчего она хотя и утратила изяществоанглийского оригинала, все же вполне вразумительно доводила суть дела досведения монахинь во Франции, — имела такой вид: «Прискорбием сообщаем,что монахини, заведовавшие приютом Святого Михаила Харбине, Китай, убитыбандитами, приюте остался двадцать один ребенок, нужна немедленная помощь;сообщите, как быть». Чарльз подписался своей фамилией и без всяких сведений осебе указал только в качестве обратного адреса Харбинский городской телеграф.

Два дня они ждали ответа из Лиана. Одри ухаживала за детьми,а Чарли мерил шагами кухню. Он уже объявил, что, будет ответ или нет, все равно— через сутки они уезжают из Харбина, даже если ему придется силком тащить Одрина вокзал.

Но ответ в конце концов все же прибыл. Однако не принесникакого решения. Чарльз вернулся со станции чернее тучи и протянул Одрителеграмму. Он понимал, что ему предстоит выдержать, но был готов на все. Такили иначе, они уезжают.

В телеграмме значилось: «Сожалеем. Никакой возможностиоказать помощь ранее конца ноября. Наши сестры в Японии борются с эпидемиейсреди своих подопечных. Приют в Линцзине с сентября закрыт. Мы вам направимподмогу в конце ноября. Благослови вас Бог». И подпись: «Мать Андреа».

Прочитав это сообщение, Чарльз от злости чуть не бухнулкулаком об стену. Если солгать Одри и сказать, что подмога обещана в ближайшиедни, она, наверное, захочет остаться и передать детей из рук в руки. Да и недурочка она, ее не обманешь — попросит показать телеграмму. Так что ближе кполудню телеграмма уже была у нее в руках. Серьезная, озабоченная, онапрочитала французские строчки.

— Что же нам делать, Чарли? — взволнованноспросила Одри, заглядывая ему в глаза.

Что на это ответить? Он глубоко вздохнул, отлично понимая,какой трудный бой предстоит ему выдержать.

— Я думаю, тебе надо смириться с необходимостьюпоступить не так, как тебе хочется.

;. Она нахмурилась, но Чарльз предвидел, что она будетвозражать, и приготовился опровергнуть ее доводы.

— Как я должна тебя понимать?

— А так, что нравится тебе это или нет, а придется уехать,Одри. У них есть крыша над головой. Есть запас продуктов на какое-то время. Икто-нибудь найдется, кто пожалеет сирот.

Ведь это только на месяц. В ноябре приедут монахини.

— — А если их что-то задержит? Если они вообще неприедут? Если их тоже убьют по дороге?

— Это маловероятно.

— И мой отъезд тоже.

— Старшие смогут присмотреть за маленькими; — сотчаянным упорством произнес Чарльз. Одри смотрела ему прямо в глаза так твердои решительно, что ему стало страшно. Не мог же он, в самом деле, оставить ее воккупированной японцами Маньчжурии. Достаточно вспомнить судьбу французскихмонахинь. При одной мысли об этом он весь похолодел. И, не выбирая слов, Чарльзнапомнил о них Одри.

— Я могу сама за себя постоять.

— Вот как? Давно ли?

— Всю жизнь, Чарли. Я с одиннадцати лет живу безродителей.

— Ты с ума сошла? Ты живешь в цивилизованномамериканском городе, в доме деда, со слугами и в полном комфорте. И тывообразила, что приспособлена к борьбе за существование в Маньчжурии, гдевокруг затаились коммунисты, где повсюду японцы и всякие бандиты и никому нетникакого дела до того, останешься ты жива или умрешь?

— А маленькие дети, по-твоему, приспособлены к жизнибез взрослых?