в трактате. – Того же, кто найден виновным, даже если он признает свою вину, надлежит отправлять на дыбу и пытать прочими способами, предписанными законом, дабы кара за его деяние уравнялась с вредом, который он причинил»[50].

За упомянутым законом стоят древние представления о том, что дьявол постоянно вмешивается в человеческие дела; а также представления более конкретные, ставшие прописной истиной – будто дьявол есть Князь мира сего и проклятый враг Бога и детей Божиих. Порой дьявол действует независимо, а порой – руками человека. «И, ежели спросить, в каком случае дьявол вредит более людям и тварям – когда он сам по себе или же когда его орудием становится ведьма, – ответ будет следующий: ущерб даже сравнению не подлежит. Ибо дьявол бесконечно опаснее и вреднее, ежели орудует посредством ведьмы. Во-первых, узурпируя Господне создание, дьявол наносит великое оскорбление Господу. Во-вторых, чем глубже оскорблен Господь, тем более попустительствует Он дьяволу в причинении вреда людям. В-третьих, дьяволу всегда выгодно заполучить еще одну душу»[51].

В средневековом и постсредневековом христианстве к ведьмам и их клиентам относились примерно так же, как к евреям – при Гитлере, к капиталистам – при Сталине и к коммунистам и сочувствующим – в США. Иначе говоря, их считали вражескими агентами, обвиняли в отсутствии патриотизма (это как минимум), а как максимум – называли предателями, еретиками и врагами народа. Карали метафизических коллаборационистов, понятно, смертью – точно так же, как в недавнем прошлом смерть ждала мирских слуг дьявола, известных где как «красные», где как «реакционеры». В девятнадцатом веке с его скороспелым либерализмом люди вроде Жюля Мишле не могли не только извинить, но даже понять жестокость по отношению к ведьмам и колдунам. Склонные судить прошлое чересчур строго, они выражали излишнее довольство собственной эпохой и питали непомерный оптимизм в отношении будущего – то есть в отношении нас с вами! Рационалисты, они с восторгом воображали, будто упадок традиционной религии положит конец таким жестокостям, как преследования еретиков, пытки и сожжение колдуний заживо. «На сколько страшных злодейств толкнула людей религия!» – сказал Лукреций. Но, глядя назад и вверх, на точку, с которой начинается спад современной истории, мы видим, что упомянутые Лукрецием злодейства цветут пышным цветом и безо всяких там суеверий; что убежденные материалисты поклоняются наскоро состряпанным постулатам как совершенному Абсолюту и что самозваные гуманисты преследуют своих оппонентов с рвением, подобным рвению инквизиторов, чинивших расправу над пособниками Сатаны. А почему? Да потому, что поведенческие клише появились раньше суеверий и намного их переживут. В наше время мало кто верит в дьявола, но слишком многие подражают своим предкам, для которых Враг рода человеческого был реальностью столь же очевидной, сколь и его Оппонент. Желая узаконить свое поведение, эти персонажи превращают собственные теории в догмы, подзаконные акты – в Моральный Кодекс, политических боссов – в Богов, а всех несогласных – в воплощение дьявола. Эти языческие трансформации частного в Абсолютное и человеческого в Божественное позволяют оправдывать самые гнусные страсти с чистой совестью и убеждением, что работа ведется ради Высшего Блага. Когда же представления устаревают и начинают казаться нелепыми – сочиняются новые, чтобы сумасшествие продолжалось под привычной маской законности, идеализма и истинной веры.

В целом, как мы могли убедиться, закон о ведьмовстве очень прост. Всякий, кто добровольно предался дьяволу – виновен и заслуживает смерти. Описывать, как именно данный закон применялся на практике, мы не будем – в нашей книге для этого нет места. Скажем лишь, что, пока отдельные судьи определенно находились во власти предубеждений, другие (их было большинство) честно старались вершить праведный суд. Даром что даже и таковой, по нынешним западным стандартам, был чудовищной карикатурой на само понятие справедливости. В «Молоте ведьм» читаем: «Законы дозволяют принимать во внимание любое свидетельство против ведьм». То есть годилось не только свидетельство из уст несмышленого ребенка или заклятого врага обвиняемой – в дело шли все виды свидетельств: сплетни, слухи, домыслы, сновидения, признания самих «слуг дьявола». Без пыток не обходилось – как еще вырвешь такое признание? А заодно с пытками применялись и ложные посулы относительно приговора. В «Молоте ведьм» тема ложных посулов[52] рассматривается со свойственными авторам дальновидностью и обстоятельностью. Предложены три варианта. В первом случае судья обещает, что жизнь ведьме будет сохранена (разумеется, в обмен на выдачу всех известных ей ведьм); судья даже может искренне намереваться сдержать обещание. Подвох в том, что обвиняемая надеется на более мягкую форму наказания, например, на изгнание – а вместо этого ее тайком уже приговорили к пожизненному заключению в камере-одиночке на хлебе и воде.

Второй вариант предпочтителен для судей, полагающих, что «после приговора к тюремному заключению некоторое время действительно надо держать обещание и не умерщвлять ведьму, но по истечении определенного срока ее следует сжечь».

Наконец, вот вам третий вариант: «Судья может спокойно посулить обвиняемой, что жизнь ее будет сохранена, а затем снять с себя полномочия к вынесению приговора и порекомендовать на свое место другого судью».

(Сколь много заключено в этом простом слове – «спокойно»! Систематическая ложь имеет свойство: она подвергает душу лжеца большой опасности. Следовательно, ежели находишь ложь целесообразной, помни о мысленной оговорке, благодаря которой будешь пусть не окружающим (и не Господу Богу – Его-то не проведешь!), так хоть себе самому представляться достойным кандидатом для отправки в райские кущи.)

На взгляд моих современников, воспитанных в западной культуре, самой абсурдной и самой чудовищной особенностью процессов над ведьмами была следующая: практически любое странное, непонятное событие могло трактоваться как последствие дьявольского вмешательства, сотворенного колдуном. Например, приведем отрывок из свидетельских показаний на процессе, осудившем к повешению одну из двух обвиняемых. Это случилось в 1664 году в английском городе Бери-Сент-Эдмундс; вел процесс будущий Лорд Главный судья сэр Мэттью Хейл. Так вот: в ходе ссоры ведьма прокляла своего соседа, и он свидетельствовал, что «едва его свиньи поросились, как новорожденные поросята совершали немыслимые прыжки и тотчас издыхали». Но это не всё. Позднее этот человек был атакован «многими вшами неестественной величины». Понятно, что против такой напасти обычные средства были бессильны, и жертве ничего не оставалось, кроме как сжечь два своих лучших костюма. Сэр Мэттью Хейл был справедливым судьей, сторонником умеренности во всем, человеком большой учености; читывал и естественно-научные трактаты, и изящную литературу, и юридическую. Тот факт, что он всерьез воспринял подобные «доказательства», представляется нам нелепым недоразумением – но так было! Причину следует искать в чрезвычайной набожности сэра Мэттью Хейла; впрочем, тут он не отличался от своих современников.