них мор». Четыре поколения спустя у двух английских священников, Джорджа Гиффорда и Сэмюэля Гарснетта, находим аналогичный отчет о деревенской жизни в обществе, охваченном страхом перед бесами. «Некая женщина, – свидетельствует Гиффорд, – повздорит с соседкой, и ту вскорости постигает беда… Так зарождаются подозрения. Через несколько лет у злополучной крестьянки выходит другая ссора – и вновь сосед обречен. Теперь уже это заметно всем в деревне. Распространяется слух: матушка В. – ведьма… Сказанная матушка делается фигурой страшной и ужасной, соседи не рискуют слова ей поперек молвить, даром что жаждут видеть ее на виселице. Далее, кто-то в деревне заболевает. Соседи являются к недужному. „Скажи, сосед, – решается спросить один из посетителей, – уж не ведьмовством ли тут попахивает? Уж не рассердил ли ты ненароком матушку В.?” – „Твоя правда, сосед, – стонет недужный, – всегда я ее недолюбливал, хоть и ума не приложу, чем мог ей не потрафить. Вот разве жена моя на днях попросила: не пускай, дескать, кур в наш огород; да и я туда же: не пускай… И кто меня за язык тянул? Точно: матушка В. порчу навела”. Тут уж все согласно кивают: да, конечно, матушка В. – настоящая ведьма… Сомнений быть не может: люди видели, как с ее двора на соседский юркнул хорек – вскорости после того хозяин и захворал. Далее, недужный умирает, самой своей смертью доказывая, что был заколдован. Матушку В. хватают и отправляют в тюрьму, допрашивают и приговаривают к смерти. Уже на эшафоте она говорит, что ни в чем не повинна»[56]. А вот что пишет Гарснетт в своих «Свидетельствах об очевидных папистских надувательствах»: «Будьте начеку, о добрые мои соседи! Ежели у кого из вас взбесилась овца либо захандрил кабанчик, или лошадь захромала, или сын отлынивает от учебы, а дочь – от прялки, или молодая жена ворчит, что нечем сдобрить кашу, что отец с матерью у ней не имеют масла, чтоб мазать на хлеб… и ежели, при том, старая матушка Нобс назвала ее ленивицей либо пожелала, чтоб дьявол ее приласкал, так можете не сомневаться: старая матушка Нобс – ведьма»[57]. Эти эпизоды отлично иллюстрируют, в каких суевериях, в каком страхе и вражде погрязла деревня шестнадцатого-семнадцатого веков; что еще любопытнее и прискорбнее – эпизоды вполне могут сойти за списанные с деревни современной. Слишком велико их сходство с отдельными страницами романов «Двадцать пятый час» и «1984», даром что румын Вирджил Георгиу повествует об ужасах современного ему периода, в то время как англичанин Джордж Оруэлл пытается заглянуть в чудовищное будущее.

Приведенные пассажи из трудов ученых мужей весьма иллюстративны. Однако поступки говорят громче слов, а общество, регулярно линчующее ведьм, тем самым красноречиво заявляет о своей вере в магию и о своем страхе перед дьяволом. Вот еще пример из французской истории – по времени он почти совпадает с событиями в Лудене. Итак, летом 1644 года, после особенно жестокого урагана с градом, жители нескольких деревень близ города Бона собрались вместе и целой толпой пошли мстить ведьмам, по наущению бесов уничтожившим их посевы. Предводительствовал юнец семнадцати лет – он утверждал, будто на ведьм у него особое чутье. Несколько женщин были схвачены и забиты до смерти. Еще нескольких заклеймили раскаленными совками, сожгли в кирпичных печах или сбросили с обрыва. Чтобы положить конец террору, управляемому паникой, Дижонский парламент направил в окрестности Бона целый отряд жандармов во главе с двумя комиссарами.

Мы видим, что Общественное Мнение находилось в полном согласии с богословами и юристами. Среди ученых людей, впрочем, единства не было. Крамер и Шпренгер возмущенно пишут о лицах – а в конце пятнадцатого века таковых еще хватало, – кои ставят под сомнение самый факт ведьмовства как явления. Авторы «Молота ведьм» подчеркивают: все богословы и каноники считают заблуждающимися тех, кто «говорит, будто в мире нет никакого ведьмовства, а есть оно лишь в воображении людей, кои, по незнанию природы явлений, сваливают стихийные бедствия на ведьмовство; утверждают, будто бы их наслали бесы – либо сами, либо посредством ведьм, в то время как, по убеждению сих еретиков, всякое явление имеет свои причины, сокрытые доселе от людей. И хотя все доктора называют сию ошибку не иначе как прискорбным заблуждением, святой Фома клеймит ее и полагает ересью, происходящей из безбожия»[58].

Данное теоретическое заключение поднимает проблему вполне практическую. Возникает вопрос, кем считать людей, не верящих в ведьм? Кто они – упорствующие еретики или просто подозрительные субъекты с еретическими убеждениями? Скорее первое, нежели второе. Но, хотя особы, «уличенные в следовании сей губительной доктрине», подлежат отлучению от Церкви со всеми вытекающими, «нам следует принять во внимание многочисленность особ, кои, будучи невежественны, также могут быть обвинены в этом заблуждении. Поскольку оно весьма распространено, при вынесении приговора надобно проявлять снисхождение». С другой стороны, «да не возомнит ни один из еретиков, будто может он избегнуть кары, заявив о своем невежестве. Ибо заблудшие по причине невежества в вопросах, связанных с ведьмовством, бывают великими грешниками».

Короче, Церковь проводила следующую политику: считая сомнения в ведьмовстве ересью, не спешила, однако, сразу судить и карать таких вот сомневающихся. И все же сомневающийся подпадал под великое подозрение и, если упорствовал после «просветительской работы», мог нажить себе немало проблем. Отсюда и предупреждение, которое делает Монтень в «Опытах» (глава 11, том 3): «Ведьмам из моей округи угрожает опасность всякий раз, когда кто-нибудь приносит новое свидетельство реальности своих видений. Чтобы связать неопровержимые примеры подобных видений из Священного Писания с примерами из современного нам мира (ибо мы не можем видеть причины их), нужно мастерство, которым мы не обладаем». Вполне возможно, лишь один Господь Бог способен судить, где чудо, а где нет. Богу нужно верить. А вот как насчет веры обычному человеку, «кому-то из нас, кто удивляется своим собственным словам (и должен удивляться, если не утратил разума)». Далее следует вывод – одна из тех поистине золотых фраз, которые надо бы начертать над каждым церковным алтарем, на стене в каждом магистрате и лектории, сенате и парламенте, правительственном кабинете и зале совета. «Во всяком случае [буквы непременно неоновые и в человеческий рост!], во всяком случае, заживо сжигать человека из-за своих домыслов – значит ценить их слишком высоко».

Через полвека Джон Селден проявил куда меньше осторожности, но и меньше гуманности. «Закон противу ведьмовства еще не доказывает, будто ведьмы существуют; однако он карает злодейство тех особ, кои ведьмовством забирают жизни человеческие. Ежели некто заявляет, будто, трижды повернув на себе шляпу и