Петрович, зараза такая, не мог забыть, как на одном из диспутов я перепутал города Киевской Руси, «посадив» на престол в Белоозере Трувора, а в Изборске Синеуса.

Пока он разъяснял маршрут спецназовцу –причем, говорил уверенно и с командирскими интонациями, я думал – а сам–то заслуженный учитель, не носил ли он часом, погоны? Надо бы узнать при случае[1].

Болот в своей жизни я повидал немало. Можно сказать, что на них вырос. Еще в детстве ходил за клюквой, за лисичками. В окнах, вырубленных в лывах[2], ловил карасей. (Ловить–то ловил, но ничего не поймал. Вообще, ни разу в жизни не поймал ни одного пескаря, хотя на рыбалку ходил часто.)

В пору студенческой юности, будучи в этнографической экспедиции едва не утонул в одном из болот Усть– Кубинского района[3] – захотелось, дуракам, посмотреть –вправду или нет, что посреди болота есть островок, на котором стоит настоящий старообрядческий скит? Говорили, что он существовал еще в двадцатые годы, теперь уже минувшего века. Не знаю, так это или нет, но добравшись до середины, мы нашли вместо островка все то же болото. Возможно, в двадцатые годы скит там действительно стоял, но в тридцатые НКВД добралось–такидо отшельников, вытащив их ближе к людям, а островок, лишившись человеческой заботы, растворился в болоте.

В Застеколье тоже было болото, откуда меня выводила Евдоха.

Но эти болота, скажем так, вполне приличные и, к ним я не испытывал абсолютно никаких чувств – ни ненависти, ни любви. Чем они хуже, или лучше того же леса, или реки? Ну, только тем, что нет в них романтики лесов, обаяния озер, прелести рек. Чахлые деревья, за которые лучше не браться руками, кочки, покрытые мхом, чавкающая под ногами земля, черная от торфа и зыбкая почва. Умом понимаешь, что трясины здесь нет, но все равно как–то не по себе. Вспоминаешь собаку Баскервилей и мумию викинга, пролежавшего в торфянике тысячу лет. Неприятно, не скрою. Но никогда раньше не возникало чувства отторжения. Зато сейчас его было сколько угодно.

Чтобы попасть в это место, пришлось потерять еще два дня. Вначале, ждали генерала, решившего лично возглавить поиски. Я бы немного поворчал – пока мы лазали по леса, Его Превосходительство был занят, а как почуял результат – вот он, пожалуйста, собственной персоной. Но на самом–то деле я был рад появлению генерала. Все–таки, он организовал нам военный катер, да и само присутствие опытного человека успокаивало. Ну, что поделать – не люблю я быть начальником!

И вот, пройдя через горловину Белого озера, где она сужается, становясь Волго–Балтийским каналом, мы высадились на берег и пошли.

Прямо по болоту пролегала узкоколейная железная дорога, уходящая куда–то за мрачноватый горизонт или прямо в топи. Пропитанные мазутом шпалы забиты зеленоватым мхом, рельсы почти съела ржавчина. Кажется, странно что до сих пор не нашлись «добрые люди» и не сдали несколько тонн железа в металлолом. Но где тут найти людей, если добраться до этих мест можно только водой?

Полуразвалившиеся бараки, бетонный забор, превратившийся в руины, колючая проволока, торчащая из самых неподходящих мест… Когда–то – впрочем, не так и давно, в этом месте был лагерь для заключенных. Не знаю, как он официально именовался, под каким номером числился в системе исполнения наказаний, но как в местном обиходе его именовали Курдюг. («Курдюг, а не Курдюк! – уточнил Петрович на прощание. – Пишется через «г», а то ты опять перепутаешь!») Зеки трудились, валили лес, выполняли и перевыполняли план, за что получали Условно–досрочное освобождение, а вокруг колонии стояли обычные дома, хоть и барачного типа. Наверное, колонию можно было назвать «градообразующим» предприятием, но она давала жизнь и работу сотням людей. И зеки, после освобождения часто не уезжали куда–то, а пускали корни. Обзаводились семьями, работали на все той же вырубке леса, только в ином качестве. Потом грянула Перестройка, распад Союза… Кажется, преступников меньше не стало, но количество лагерей изрядно сократилось. Не знаю – хорошо это, или плохо, судить сложно, но факт остается фактом – то, что создавалось ценой невероятных усилий и человеческих жертв, было брошено. А то, что оставляет человек, очень быстро возвращается к своему первобытному состоянию. Опять–таки, не берусь судить – хорошо это или плохо, но надо думать, что потомки Гильгамеша и иных героев Ура и Урука, создававших Великую Цивилизацию Междуречья, с тоской наблюдали, как воды Тигра и Евфрата размывают создававшиеся веками каналы и насыпи, а болото съедает дома, подтачивает зиккураты, превращая все созданное людьми в глиняную первооснову.

Вот и теперь – я с грустью смотрел на болото, не сразу заметив, что внутри его наличествует почти идеальный круг, заполненный черной водой.

[1] Узнал. Оказывается, носить пришлось дважды. Первый раз – когда проходил срочную службу, второй – когда призвали на два года как офицера запаса.

[2] На всякий случай – лывами в Вологодской области называют не очень толстый слой почвы, образовывающийся поверх небольших водоемов – уже не озер, но еще и не болот. Обычно, из таких озер и появляются болота.

[3] В те годы писалось именно так – Усть-Кубинский район.

На глубине и в узилище

– Вы, товарищ майор, главное не паникуйте и не дергайтесь. Ежели что, мы вас вытянем, – утешали меня профессионалы, недоумевавшие – на фига, высокому чину, вроде меня, рисковать своей шкурой? – Но учтите, каждые десять метров воды – это одна атмосфера!

– В смысле? – не понял я.

– В том смысле, что уши будет закладывать, – любезно пояснил мне старшина–контрактник, имевший столько погружений под воду, что он и сам не помнил. – После пятидесяти метров кровь из ушей может пойти.

– А… – протянул я.

– Ну, может и не пойдет, – утешил старшина. – Порог чувствительности у каждого свой. Повторю на всякий случай – не паниковать! Помните – следует просто спускаться и наслаждаться.

– Наслаждаться?!

– Невесомостью наслаждаться, – вздохнул контрактник с непонятной мне завистью.

Неужели кто–то может наслаждаться погружением в бездну? Ну да, кто–то и без парашюта с горы прыгает, на мотоцикле через автобусы скачет. Задумавшись, принял на плечи тяжеленную хреновину, называющуюся манишкой и прослушал вопрос начальника.

– Майор Кустов, вы меня слышите?! – повысил генерал голос, не то, пытаясь привлечь внимание, не то, маскируя собственную растерянность.

– Я силы берегу, – буркнул я. Вроде, Унгерн опять интересуется – а стоит ли мне лезть? Ну, сколько можно об одном и том же?! Сам понимаю, что не стоит, но надо.

– Чего бережешь? – не понял начальник, но было уже поздно отвечать – два ассистента из числа профессиональных водолазов надели на меня тяжеленный шлем, как говорил Гомер, «сверкающий яркою медью» и прикрутили его ко мне тремя болтами. Ну, не совсем ко мне, а к той штуке, вроде детской манишки. Теперь, даже если я и пожелал бы, то все равно ничего бы не услышал. Рация есть, но ее еще нужно подключить.