тебя понесло, Сибирь вспомнил… Хорош дурить, Николаич! Ты давно там был в последний-то раз, в Сибири этой?

— Давно, — грустно покачал головой Корепанов. — Лет двадцать точно уже не был. Я же как после армии в Москву приехал, так и всё… Первое время, правда, пару раз ездил, а потом… — он снова махнул рукой. — То одно, то другое…

— Ну вот и не бери в голову, — снова хлопнул его по плечу шеф. — У тебя там никого уже и нет, наверное.

— Ну почему… Есть. Брат старший с семьей живет.

— А родители?

— Отец давно уже умер, вот к нему тогда и ездил на похороны, последний-то раз когда. Мать два года назад умерла, мы тогда с тобой как раз в Финляндии были на выставке. Я говорил тебе, может, помнишь?

— Да-да, припоминаю.

— Ну вот… А я ж тогда так и не съездил туда, даже на могиле у неё не был.

— Ну ничего, съездишь как-нибудь, — Луговской засунул руки в карманы брюк и качнулся с пятки на носок. — Эх, денек сегодня хороший! Жаль бассейна у них тут нету, искупаться бы в самый раз! Ладно, Николаич, пошли за стол! Нехорошо от людей надолго удаляться. Пошли давай!

— Ты иди, Сергеич, я сейчас. Ещё разок покурю…

Луговской ушел, а Корепанов достал из нагрудного кармана рубашки жестяную коробочку «Макинтоша» и вынул сигарету.

В последнее время он всё чаще ловил себя на ощущении некой то ли неудовлетворенности, то ли тревожности, посещавшей его в самое разное время. Он пытался отследить в этом какую-нибудь закономерность, понять, когда и от чего это накатывает, но не получалось. Иной раз мог в плохом настроении проснуться посреди ночи, а мог ни с того, ни с сего захандрить посреди рабочего дня, плюнуть на всё и уехать с работы сразу после обеда, сказавшись больным.

Корепанов был уже два раза женат, и оба случая оставили в душе не очень приятные воспоминания. Оба брака были вовсе не по любви. Первый раз был вполне циничный расчет с его стороны — искал себе выгодную партию, кого-нибудь из москвичек, чтобы покрепче зацепиться в столице, приобщиться, так сказать, к коренным жителям. Даже двоих детей родили, но через тринадцать лет развелись. После двух лет холостой жизни соблазнился на смазливую мордашку провинциальной покорительницы столичных подиумов. Захотелось иметь рядом молоденькую модельку, чтоб знакомые смотрели и завидовали. Этого брака с трудом хватило на одну бестолковую пятилетку, и хорошо, что хоть здесь обошлось без детей: они в планы жены, бывшей моложе Корепанова на десять лет, не входили.

Сейчас вот Варвара эта… Вроде, неглупая, ненавязчивая, симпатичная. И одному-то жить поднадоело, а жениться боязно. Попробуй, залезь ей в голову, чего там… Они встречались уже почти шесть лет, жили то вместе, то порознь. Она-то, в принципе, была не против узаконить отношения, да вот он всё колебался — уверенности не было.

Как-то он всерьез задумался, почему же не стало её — уверенности этой, и пришел вдруг к неожиданному для себя выводу, что семья семьёй, но и вся жизнь у него получилась какая-то непонятная, словно ненастоящая, не чувствовал он её своей, что ли…

Впрочем, если бы кто-нибудь посмотрел на Юрия Николаевича со стороны, то сказал бы, что мужику вообще-то в жизни повезло. Многие, наверное, даже позавидовали бы ему. За тридцать с небольшим лет он достиг многого, и всё у него было: хорошая работа, зарплата в разы выше средней, квартира недалеко от Садового кольца, престижная машина, одет с иголочки… Семьи, правда, не было, но это по нынешним временам не показатель. И ни у кого язык бы не повернулся сказать, что жизнь у него не удалась. Да он и сам бы не взял на себя такой грех — жаловаться на судьбу. Однако как бы там ни было, а уныние и хандра всё чаще посещали его.

Хотелось изменить что-то, а что именно и как — не понимал. И смеялся он над собой, говоря, дескать, революционная ситуация у него сложилась — низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут управлять по-новому. Только вот дальше этого горького смеха дело у него не двигалось.

Он стряхнул пепел и, тяжело вздохнув, снова обвел взглядом вид, открывавшийся перед ним. Пейзаж отдаленно напоминал Юрию Николаевичу его родину. И точно так же высоко-высоко в небе кружил коршун — покружит-покружит, потом встанет против ветра, постоит неподвижно на одном месте, и снова начинает круги вырисовывать, высматривая добычу.

Желания возвращаться в дом у Корепанова не было. Оттуда по-прежнему доносилась громкая музыка, что-то кричал в микрофон тамада, пытаясь организовать гостей на конкурсы. Время от времени на террасу выходили люди, пьяно хохотали, курили, пробовали танцевать, но больше просто кривлялись. Юрий Николаевич старался ни на кого не смотреть. К нему попытался подойти с разговором молодой начальник какого-то отдела, но он, достав телефон, сделал вид, что занят важной перепиской, и его оставили в покое.

Корепанов глянул на часы — доходило восемь. Все ушли в дом, и на террасе он остался один. «А, может, прогуляться по деревне этой, а? — мелькнула вдруг у него мыслишка. — Время ещё раннее, темнеет сейчас поздно. Как говорится, себя показать, на людей посмотреть». Предполагалось, что бо́льшая часть гостей должна была вечером разъехаться, а человек десять-пятнадцать, в том числе и он, оставались до утра, поэтому особо следить за временем было незачем.

Глянув по сторонам, он сел на перила, по-мальчишески перекинул через них ноги и спрыгнул с террасы вниз на траву. Потом быстро дошел до забора, осмотрелся — калитки здесь не было. «Да плевать, — Корепановым вдруг овладело непривычное для него озорство, — чего я, в самом деле?» — он ухватился руками за штакетины, поставил ногу на прожилину и, оттолкнувшись, перевалился через забор. «Вот и всё, — Юрий Николаевич отряхнул брюки от прилипших соринок, — а то привык через парадную дверь всё время ходить».

С этой стороны забора шла обычная грунтовая дорога. Корепанов сорвал травинку, взял её в зубы и, сунув руки в карманы брюк, не спеша побрел по дороге. У него не было какой-то конкретной цели куда идти, он хотел просто прогуляться в тишине, может быть с часик подышать воздухом, а потом вернуться, выйдя к дому с главного входа, то есть, с другой стороны.

Здесь было действительно тихо, музыка словно осталась там, по ту сторону забора; лишь с полей доносился нескончаемый стрекот кузнечиков, да в листве деревьев щебетали птицы. Ветра почти не было, но если налетал легкий