Я вытащил свой телефон и сфотографировал кабинет с разных ракурсов. Папки, шкаф, доска.

После этого сел за рабочий стол и стал разбирать кучу бумаг.

Я нашел записку, о которой говорила Тамар: она была деликатно водружена на вершине стопки. Я взял ее, разорвал на маленькие кусочки, и положил в рюкзак, который принес с собой. Выброшу ее потом, главное – не здесь, не в эту урну. Потом я снова стал разбирать кучу. Раз уж я здесь, хоть возьму то, что может помочь Тамар играть роль.

То, что выглядело как счета, профессиональные журналы и циркуляры для сотрудников, я откидывал в сторону. Все, что выглядело как часть исследования Уильямсон или как письма, адресованные лично ей, я клал в рюкзак. Вечером разберем это вместе, постараемся понять, чем же, черт возьми, она занимается.

Когда рюкзак заполнился до отказа, я решил заняться компьютером. С собой у меня был маленький внешний диск, на который я хотел перенести, скажем так, все, что смогу. Лампочка на мониторе показывала, что компьютер уже включен, маленькое движение мышкой разбудило его. Я ожидал, что у меня затребуют пароль, но, к моему изумлению и радости, выяснилось, что Кармен не запаролила свой рабочий компьютер.

Экран просто вышел из спящего режима, и я увидел последнюю вещь, над которой работали. Это был интернет-сайт.

Карты, если точнее.

На сайте была открыта карта Тель-Авива, и последнее место, которое Кармен искала, было помечено маленьким мигающим красным кружком.

Это место, как я понял, бросив на экран беглый взгляд, было моим домом.

Несмотря на расхожее мнение, ни в одной книге Артура Конан Дойла Шерлок Холмс не произносит: «Элементарно, Ватсон!» Каким-то образом это предложение стало ассоциироваться с книжным сыщиком, хотя сам книжный сыщик на самом деле так не говорил. Зато он говорил, что после того, как вы отсекаете все невозможное, то, что остается, даже если оно выглядит невероятным, должно оказаться правдой.

Но пока я смотрел на экран, где Кармен Уильямсон выясняла мой адрес, я понял, что, по крайней мере, сейчас, если отсечь невозможное, я останусь вообще ни с чем. От попыток осмыслить и объяснить приступ, произошедший с Тамар, и убийство мадам Ламонт, а также понять, какое отношение Уильямсон имела ко всему этому, мой лоб нагрелся до предела.

В дверь легонько постучали, и не успел я решить, что делать, дверь приоткрылась и в просвете появилась голова молодой женщины.

– Доктор Уильямсон? – спросила она. – Вы – она? Или, может, вы знаете, где она?

– Боюсь, что она еще не пришла, – сказал я.

– Но мы с ней договаривались, – разочарованно сказала молодая дама. – Вчера она мне снова позвонила, чтобы удостовериться, что я приду.

– Сожалею, – сказал я.

Она вошла в комнату, закрыла дверь и уселась в кресло напротив меня. Я не приглашал тебя, кто ты такая? Почему ты заходишь туда, где я?

– Мне нужно посидеть, – сказала она. – Всю дорогу от ворот университета я бежала. Думала, что опаздываю, а выясняется, что ее вообще нет на месте.

Она закрыла глаза и откинула голову назад. Мила, но не настолько, чтобы мужчина не отметил ее ума. Она была в джинсах и футболке с надписью «Моя подруга съездила в Таиланд, и все, что она привезла мне оттуда, – это семилетний ребенок, который делает такие дебильные футболки». Она понравилась мне, и я хотел, чтобы она убралась отсюда как можно скорее; две эти вещи не исключали друг друга.

Она посмотрела на меня с любопытством:

– А вы кто?

– Я помощник доктора Уильямсон.

– Не знала, что у нее есть помощник.

– Я студент и ее помощник. Она нечасто прибегает к моей помощи. В основном она руководит мной и иногда просит, чтобы я тут наводил порядок.

Зачем ты ляпнул, что ты студент? Ничего в тебе не похоже на студента. Ты слишком взрослый, твои глаза отражают огромный жизненный опыт, который студент не мог набрать.

– А имя у вас есть, помощник доктора Уильямсон?

Йони, Аврам, Давид, Игаль, Моше, Элиад…

– Марсель, – сказал я. – Меня зовут Марсель… Ла Бруко. Марсель Ла Бруко.

Ух, какой же ты дебил.

– Вы француз?

– Со стороны бабушки по маминой линии.

– Отлично, – сказала она. – Я Керен. Керен Инглендер. Я журналистка, и доктор Уильямсон попросила меня о встрече. Я не знаю, что именно она хотела обсуждать. Вы наверняка тоже не знаете, да?

– Нет, увы, не знаю, – ответил я.

– Я думала, что, может быть, она совершила еще какое-нибудь выдающееся открытие, но это было бы слишком скоро, – сказала Керен. – Потому что всего год-полтора назад ваш коллектив опубликовал статью о том, что вы нашли теоретический способ прогнозировать приступы, разве нет?

– Правда? – спросил я.

– В смысле? – переспросила она. – Ведь вы ее помощник?!

– Я имел в виду: что, правда прошел целый год? – сказал я. – Как время летит.

– С тех пор вам удалось это доказать? – спросила она, наклонившись ко мне. Ее бровь изогнулась очень привлекательным образом. – Вы теперь можете прогнозировать приступы?

– Боюсь, я не могу говорить об этом, – сказал я.

– Не для публикации, – ответила она. – Она ведь об этом хотела поговорить со мной, да? Или вы опровергли свою теорию? Потому что доктор Уильямсон не производила впечатление особенно радостного человека, когда мы говорили. Ее голос звучал напряженно. Она сказала, что это важно, что это может стать главным репортажем в моей жизни. Но говорить об этом по телефону отказалась.

– Боюсь, я не могу говорить об этом, – сказал я. – Извините.

Она вздохнула:

– Ну ладно. Скажите ей, что я была тут и что в этом теле я останусь до вечера, если она все еще хочет встретиться.

– Я передам, – сказал я. – Если увижу ее, разумеется.

Она посмотрела на меня долгим взглядом и встала:

– Тогда хорошего дня, Марсель Ла Бруко.

– И вам, – сказал я, – Керен…

– Инглендер, – ответила она.

– Прекрасного дня вам, Керен Инглендер. Мне нужно еще сделать тут кое-какую работу.

Она кивнула и вышла, закрыв за собой дверь.

Я снова посмотрел на экран. Карта все еще была открыта.

У меня промелькнуло туманное воспоминание: в свое время Гиди рассказывал мне об этом открытии. «Знаешь, сейчас они утверждают, что могут прогнозировать, когда и куда люди переместятся, – говорил он мне как-то. – Все пока в теории, естественно, но если это окажется правдой, то лишит меня половины заработка. Половина моей работы – это находить тех, кто исчез куда-то в результате приступа и кого не могут найти. Если люди будут заранее знать, когда их ожидает приступ и с кем они обменяются, мне останется только находить тех, кто не желает, чтобы его нашли».