– А на первом что, народу было битком?

– Да нет, у нас всегда свободно. На втором этаже куритьможно.

– Это хорошо, – улыбнулся Зарубин. – Тогда ятоже поднимусь туда. Ну, Ксюша, я не прощаюсь, вот покушаю и снова к вамподойду.

– Подходите. А я думала, вы обиделись.

– Я? – деланно изумился Сергей. – На что?

– На тупых милиционеров. Разве не обиделись?

– Обиделся.

– И все равно еще подойдете?

– Ксюша, дорогая, мои личные обиды – это мое личноедело. А подойду я к вам по служебному делу. Разница понятна?

– Ладно, извините, я не со зла. Просто мне здесь скучнодо смерти, вот я и прикалываюсь ко всем.

– Прямо-таки ко всем? – оживился оперативник. –И к тому, с немытыми руками?

– И к нему тоже, – призналась она, слегкапокраснев.

– Что же вы ему сказали, интересно?

– Ну, я что-то такое брякнула насчет того, куда в негостолько лезет и что он лопнет, а у нас тут ниток нет нужного номера, зашивать нечембудет, и с иголками проблема… В общем, что-то в этом роде.

– Как он отреагировал?

– Никак. Мне даже показалось, что он не понял, о чемречь. Голову поднял, на меня смотрит и как будто не слышит.

– Может, он был в трансе, обколотый? – предположилЗарубин, хотя точно знал, что никаких наркотиков Лишай не принимал, однималкоголем пробавлялся.

– Нет, что вы, обколотых я с десяти метров вижу, онидругие совсем. А этот, с руками который, он как будто о чем-то думал, о чем-товажном, серьезном, весь в себя ушел. Ой, ну что это вы стоите со мной! У вас жевсе остынет. Идите покушайте, потом поговорим.

Сергей взял поднос, расплатился и поднялся на второй этаж,где, как было обещано, разрешалось курить. Да, народу здесь негусто, за тепятнадцать минут, которые он провел в милой беседе с любительницейпоприкалываться Ксюшей, к раздаче не подошел ни один человек. Кризис 17 августабольно ударил по карманам граждан и отвесил хороший пинок ценам, которые,получив ускорение, помчались вперед и вверх, забывая оглядываться по сторонам.Цены в ресторане были явно не для небогатых путешественников, вынужденныхкоротать на вокзалах время между поездами. А те, кому эти цены доступны, ни зачто не пойдут сюда, потому что за те же деньги можно посидеть в уютной приличнойобстановке, а не мучиться за липкими шатающимися столиками, сидя на жесткихнеудобных стульчиках.

Устроившись возле окна. Зарубин быстро смел с пластмассовыхтарелочек спагетти «Болоньезе» и салат под названием «Креветочный коктейль».Готовили здесь, надо заметить, отменно, и это несколько примиряло оперативникас убогостью обстановки. Значит, вот здесь, за одним из этих столиков, иосуществил бомж по кличке Лишай свою предсмертную трапезу. Конечно, он был неодин, его спутник тоже сидел здесь, только к раздаче вместе с будущей жертвойне подходил. Осторожный, сволочь! Может быть, он поднялся наверх, дождался,пока придет Лишай со своей едой, потом спустился и в спокойном одиночествевыбрал себе блюдо. Или попросил Лишая принести заодно еду и для него. Или простоничего не ел, что вполне вероятно, учитывая ситуацию. Этот человек готовился кубийству, то есть должен был пребывать в нервном напряжении. В таком состоянииобычно кусок в горло не лезет. Но если он все-таки ел вместе с Лишаем, то либоумысел на убийство возник позже, либо он отъявленный мерзавец, которогопредстоящее лишение человека жизни не заставляет даже вздрогнуть и не снижаетздорового аппетита.

Сергей выкурил сигарету, незаметно осматривая зал и пытаясьпредставить себе, как совсем недавно здесь сидели два человека – бездомныйбольной бедолага и его неизвестный благодетель. Один жадно ел и о чем-тососредоточенно думал, второй смотрел на него и готовился убить. О чем такуглубленно размышлял Лишай? И почему его спутник собрался его убить? Эх, знатьбы…

КАМЕНСКАЯ

Ей нечасто приходилось бывать в больницах, но рано илипоздно наступает такой возраст, когда и ты сам, и твои близкие, и простознакомые начинают попадать в это заведение все чаще и чаще. За тридцать восемьпрожитых лет Настя лежала в больнице всего два раза, один раз с травмой спины,в другой раз ее доставили на «Скорой» прямо с улицы, где ее подстерег очереднойсосудистый криз. И еще раз пять довелось навещать знакомых. Вот и весь ее«больничный» опыт.

Сегодня она приехала в госпиталь, где находился полковникГордеев.

Виктора Алексеевича она обнаружила отнюдь не в палате, какожидала.

Полковник мирно сидел на лавочке в госпитальном парке и,нацепив на нос очки, читал толстую газету. Настя была уверена, что он не видитее, однако стоило ей подойти к скамейке, как Гордеев, не отрывая глаз отгазетной страницы, буркнул:

– А Коротков где? Я же ему велел явиться с докладом, ане тебе.

– Мне что, уходить? – спросила Настя ровнымголосом, постаравшись не показывать обиду.

Виктор Алексеевич оторвался наконец от чтения, снял очки ипривычно засунул дужку оправы в уголок рта.

– Ах ты боже мой, какие мы обидчивые, – задумчивоконстатировал он, покачивая головой. – Ну, я спокоен, все в порядке, всена месте, ты не изменилась, такая же трепетная, как была, стало быть, Юрка вмое отсутствие отдел не развалил. Пока. Сядь. – Он похлопал рукой поскамейке рядом с собой. – Так где этот шалопай – мой заместитель?

– Через час приедет. А что у вас с сердцем? Что врачиговорят?

– А! – Полковник махнул рукой. – Ничегоинтересного. Как у любого начальствующего субъекта в моем возрасте. И говорятвсем одно и то же: если, мол, хотите сохранить здоровье, перестаньте работатьначальником, займитесь чем-нибудь попроще. Да ерунда это все, Стасенька, иговорить об этом не стоит, только воздух сотрясать. Расскажи-ка мне лучше проэтого телевизионного урода. Третьего трупа пока нет?

– Слава богу! – Настя оглянулась и тайкомперекрестилась.

– Это еще что такое? – вздернул бровиГордеев. – С каких это пор? Ладно, не отвечай, сам все понимаю. Междупрочим, недавно поймал себя на том, что перекрестился перед дверью генерала,когда он меня на вздрючку вызывал. Ты Представляешь? Совершенно автоматическиперекрестился, не задумываясь, да так легко, будто всю жизнь это делал. Во чтогены вытворяют! На Руси тыщу лет крестятся, а они решино из нас за однопоколение безбожников сделать, мичуринцы хреновы. Так что насчет урода?

– Виктор Алексеевич, он действительно урод какой-то.

Наглый до предела. Экспертиза показала, что надпись на плакатеи записка насчет денег на похороны выполнены одной рукой. Это раз. Пули,которыми убиты Старостенко и бомж, выпущены из одного и того же ствола. Этодва. На «похоронных» деньгах и записке обнаружены следы пальцев, которыепринадлежат одному и тому же человеку, но не нашему бездомному покойнику. Этотри. Такие же следы обнаружены на керамических рыбках и пластмассовыхкуколках-пупсиках, оставленных убийцей на местах двух преступлений. Это четыре.Такое впечатление, что он сумасшедший и совершенно не думает об осторожности.