зонтика и у корня разная! То есть, папирус из верхней и из нижней части растения будет иметь разное качество!

Стебель в сечении треугольный. Его укладывают плоской стороной на стол берут мелкую иголку и поддевают тонкий верхний слой. И тащат иголку параллельно столу, отделяя микроскопический пласт растения. Потом снова, чуть ниже, получая следующий пласт. Потом ещё раз. И так, пока весь стебель не будет разделён на пласты.

На другом столе, обязательно смоченном нильской водой, полученные пласты укладывают встык друг к другу. Тонкие пласты, толстые, узкие или широкие — неважно, какие есть. Главное, выдержать общую ширину листа. А на длинных краях стола эти пласты подгибают. Потом выкладывают такие же пласты поперёк, подрезая по ширине листа. Потом опять вдоль. И всё это смачивается клеем. А состав клея — о! это секрет каждого производителя! От разведённой смолы деревьев до клейкой слюны ос, благодаря которой они строят свои гнёзда!

Ага, получился этакий предварительный лист папируса. И по нему… начинают лупить медным молотом! Размягчая волокна и выбивая излишнюю влагу. Лист морщится под ударами, сминается… После долгого наколачивания его аккуратно расправляют, и… накладывают на него другой лист, подготовленный таким же образом! Опять же промазывая клейким материалом. И сушат.

Вы думаете, это всё? Нет, не всё! Полученный лист получается слегка шероховатым. Его обрабатывают клейстером, для придания нежности и гладкости листу. А потом листы склеивают между собой встык, чтобы получить более длинный лист — свиток. Не более двадцати листов в одном свитке.

Очень важно! Нельзя перепутать направление волокон, нельзя перепутать стороны листов! Из-за особенности строения осота, получившийся свиток имеет внутреннюю и наружную стороны, то есть, его можно сворачивать только внутренней стороной внутрь и никак нельзя, чтобы внутренней наружу. Иначе папирус сломается. На внутренней стороне пишут текст. На наружней, обычно, ничего не пишут. Ну, разве что, в исключительных случаях.

Теперь представьте, что у вас в руках готовый свиток, а в голове текст, который вы хотели бы записать. Очень важный текст, иначе вы не будете тратить такой дорогой папирус. Для обычных текстов вполне подойдёт навощённая доска, по которой можно царапать стилусом. Например, долговая расписка. А если долг выплачен, достаточно нагреть воск, он расплавится, заполнит все царапины, и доска снова как новенькая, можно снова писать!

Так вот, вы написали ваш важный текст. И он занял только половину свитка. Что делать? А ничего не делать! Ничего уже не сделаешь! Потому что обрезать папирус пополам, ниже текста, нельзя — он сразу разлохматится и этот процесс уже не остановить. Увы, такая капризная вещь — папирус!

И пользоваться таким свитком не очень удобно. Длина свитка может достигать и десяти метров и более. Поищите-ка нужное место в середине текста! А теперь сравните это всё с бумажной книгой!

Во-первых — производство. Мне Катерина рассказала. Чего уж проще? Побросали в чан с водой хорошо перемолотую древесину, солому, траву, разорванные тряпки, иногда шерсть, и всё это хорошенько перемешали. Достали массу специальным сачком, чтобы масса осталась, а вода стекала, выровняли слой на сачке. И всё это — шлёп на специальный стол! И ещё, и ещё, пока на столе не заполнится пространство. Проверили толщину слоя, добавили чуточку клейстера и пусть сохнет. А когда почти высохнет, тогда прокатать всё это между тяжёлыми, горячими валами. И последняя влага уйдёт и плотность бумаги повысится. Остаётся только обрезать по формату. А обрезки можно опять побросать в тот же чан. Это во сколько же раз выйдет дешевле, чем папирус?! Кстати! Если сделать на столе особое выпуклое изображение, то в этом месте толщина массы станет на самую чуточку тоньше. Даже после прокатки между валами, это различие останется. На первый взгляд не заметно, а если посмотреть на просвет, то это самое изображение будет явственно видно. Называется «водяной знак». У каждого производителя — свой. Удобно.

И сама книга — тоже удобно. Нужно найти что-то в середине текста — просто открой книгу посередине! И перелистывай страницы. А не тереби туда-сюда десятиметровый свиток.

Правда, когда я выражал восхищение бумажными книгами Катерине, она слегка поморщилась и заявила, что старейшей бумажной фабрике в Испании ещё и ста лет не исполнилось, и что до этого религиозные книги писали на пергаменте. То есть, на гладко выделанной сыромятной, недублёной коже. А одновременно, для светской переписки, использовался и папирус, закупаемый всё в том же Египте.

— А почему… — начал я.

— Потому! — резко перебила меня Катерина, — Потому что нельзя Святые книги писать на материале, который делают язычники! Понятно, почему?!

Упс! У меня морозец пробежал по хребту. Вот до чего, оказывается, дело доходит! Надо постоянно иметь это ввиду!

Ну и, понятно, что я входил в настоящую экзальтацию от вида технических чудес, вроде тех же подков, черепицы, арбалетов — вот, кстати, чудо из чудес! Эх, такой бы арбалет, да в моё бы время! — картин, стекла, мельниц, колёс со спицами и ещё тысяч и тысяч разных мелочей, вроде столярного или плотницкого инструмента. Я задыхался от восторга, глядя на стальной бурав, пилу или рубанок! Для меня это были незнакомые инструменты! Вид обычной телеги, вместо двухколёсной арбы, приводил меня в экстаз.

Ой, да чего там! Вот, скажите, в чём хранилось у нас вино? Правильно, в мехах и в бурдюках. Здесь же вино держали в деревянных бочках! Представляете? В деревянных! Бочках! И от этого оно приобретало особый, приятный вкус. Скажу честно, вино моего времени и в сравнение не идёт с местным вином!

А ещё я постоянно слышал вокруг себя разговоры. И, поскольку окружением моим были, в основном, крестоносцы (как правило, раненые), то и разговоры я слышал всё больше про ту самую войну и про тот самый бой. Бравые вояки вспоминали каждую мелочь и всё пытались докопаться, почему же они, крестоносцы, потерпели поражение. И многие сходились во мнении, что виной поражения был великий магистр Ульрих фон Юнгинген. Дескать, не уделил должного внимания резервам. Не рассчитал план боя. Вот если бы у них во время боя великим магистром был его старший брат, Конрад фон Юнгинген!.. И вояки печально вздыхали.

Я специально подкараулил момент, когда доктор фон Штюке, которого я считал весьма разумным и знающим, встретится с Гюнтером фон Рамсдорфом, которого я относил к открытым и честным. Оба, понятное дело, в определённых пределах, но всё же! Гюнтер пришёл на перевязку и очередной осмотр, а тут и я, вроде бы случайно прогуливаюсь. С Катериной, конечно, куда же без неё. И,