вроде так, к слову, поинтересовался, что они думают о Конраде фон Юнгингене и о Ульрихе фон Юнгингене.

— Конрад — рыцарь! — уверенно и не раздумывая, отрезал Гюнтер, — Настоящий рыцарь! И настоящий руководитель! При нём наш орден крепчал и с каждым днём становился мощнее и богаче. Не для себя, а во славу Божию! Ради цели, для которой и создавался орден! Христианизация язычников. Конрад заложил множество крепостей на языческих землях. Конрад спланировал и провёл блестящую акцию по уничтожению балтийских пиратов. Они, понимаешь ли, собрались на зимовку на острове Готланд. Тут-то мы их и накрыли! Всех скопом. Нет теперь на Балтике пиратов! Даже те, кто выжил, настолько устрашились, что убрались из Балтийского моря в Северное, освободив морской путь для честных торговцев. Конрад покорил почти всю Самогитию и приступил к её католизации!

— Самогитию? — невольно переспросил я, удивившись незнакомой стране.

— Литвины называют это Жемайтией, — туманно пояснил Гюнтер, — Там, где живут жмудины…

— Вот оно что… — не менее туманно заметил я, твёрдо решив, что чуть позже досконально вызнаю у Катерины и про литвинов и про Жемайтию, и вообще про местную географию.

— Вообще говоря, Жемайтию задолго до этого покорил Конрад фон Валенрод, — внёс поправку фон Штюке, — Ещё тогда, когда он не был великим магистром, а только комтуром Кёнигсберга и маршалом Ордена. Это при великом магистре Конраде Цёльнере фон Ротенштайне…

— Сплошные Конрады! — успел подумать я.

— Ну и что? — вскинулся Гюнтер, — Одно дело, захватить Жемайтию, и совсем другое дело, иметь на неё официальные права! Именно Конрад фон Юнгинген заключил Салинский договор с Витовтом, по которому Жемайтия официально передана под нашу руку!

— Понятно, — мудро высказался я, — Этот Конрад фон Юнгинген — несравненный воин, блестящий тактик и великолепный стратег…

— И отличный политик! — тут же добавил Гюнтер, — Он отстоял Добринскую землю, не позволил забрать её полякам! Ещё чего! За неё, между прочим, немалые деньги уплачены!

— И вообще, острого ума человек! — тонко улыбнулся фон Штюке и зачем-то покосился на Катерину, — Хм! Был такой любопытный эпизод. У наших поваров никак не получалось выпечь хороший хлеб. Вроде стараются, всё делают по рецепту, а всё не так. То подгорит, то не пропечётся. Не хлеб, а размазня. Ну, собрались, подумали, да и решили: может, всё дело в том, что хлеб должны печь женские руки? А у нас мужской монастырь. И как тут быть? Вот Конрад фон Юнгинген и написал письмо папе римскому, с просьбой смягчить устав Ордена и разрешить взять на кухню женщину. Долго ли, коротко, пришёл ответ от папы. Тот разрешил, но… чтобы не было греховных помыслов у братьев-рыцарей, женщине должно было быть не менее шестидесяти лет! Вот тут и призадумался Конрад, какая же это стряпуха, в таком возрасте? Она и тесто не перемесит, и хлебов в печь не посадит. Хлебов-то тех надо — ого-го!

— И что же решили? — с любопытством спросил я.

— Ну, что решили, — усмехнулся фон Штюке, — Взяли… троих двадцатилетних девушек! Вместе-то им как раз шестьдесят!

— Мудро! — не удержался я от смеха, — Весьма!

Катерина порывисто отвернулась от нас, делая вид, что что-то рассматривает в окошке. Хотя всем видом выражала недовольство. Вся её поза словно говорила: «Фи! Развратники!».

— Значит, этот Конрад фон Юнгинген был до девушек горяч? — как само собой разумеющееся, уточнил я.

— О, нет! — неожиданно запротестовал фон Штюке, — Великий магистр и сам был целомудренным, и не позволял распутства в Ордене. Знаешь ли ты, отчего он умер?

— Отчего?

— У него образовался камень в желчном пузыре…

— О! — обрадовался я, — Я знаю отличное средство от этой напасти! Секс! Чем больше секса, тем быстрее пройдёт и меньше последствий!

И краем глаза заметил, как заалели щёки Катерины.

— Я прописал ему то же самое средство, — вздохнул фон Штюке, — Но Конрад отказался. Он свято соблюдал обет целибата. И умер от этой болезни.

— Я же говорю: настоящий крестоносец! — с воодушевлением воскликнул Гюнтер.

— Ага… А Ульрих фон Юнгинген…

— Это младший брат Конрада, — пояснил фон Штюке, — Думаю, что исключительно из-за этого, его и выбрали великим магистром.

— В смысле, что Конрад перед смертью просил за брата? — догадался я.

— Нет, как раз вопреки его желанию, — пожал плечами доктор, — Поговаривают, что Конрад возражал против кандидатуры Ульриха. Но капитул ордена рассудил, что если Конрад был великим магистром, а яблоко от яблони недалеко падает… А теперь выясняется, что Конрад был прав…

— Не знаю, — задумчиво сказал я, — Много я слышал подобных историй. Как только что-то плохое случается под чьим-то руководством, так сразу выясняется, что кто-то был против этого избранника, да не послушали мудрых слов!.. Я в подобное уже не верю. В любом случае, спасибо за разъяснения. Пойду я, погуляю. Катерина, ты со мной?..

Вот так, примерно, я и проводил время. Ходил, ахал, вникал в окружающую жизнь но, конечно, самое главное, я готовился к суду. Я раздумывал, какие вопросы задаст мне судья? Что я должен ответить? Чему судья поверит, а чему нет? А если он этому не поверит, то как убедить в своей правоте? И мысленно готовил и оттачивал свою речь. Каждое слово, каждый взгляд, каждую паузу, каждый обертон голоса! От этого, между прочим, моя жизнь зависит! Я чуть не довёл до нервного срыва Катерину, расспрашивая её, кто будет судьёй и каков его характер. На первое она ответила, почти не задумываясь, что судьёй больше некому быть, кроме Генриха фон Плауэна, которому капитул Ордена доверил защиту Мариенбурга. А вот какой у него нрав… Приходилось довольствоваться слухами.

Сейчас ему сорок. В двадцать лет стал гостем Тевтонского ордена, а в двадцать один уже одел белый плащ крестоносца. И вообще, в роду фон Плауэнов многие связаны с Орденом. В двадцать семь лет стал помощником данцигского комтура. В двадцать девять удостоился должности данцигского хаузкомтура, то есть помощника комтура Данцига, ответственного за связи с общественностью и местной властью. Значит, рассуждал я, имеет значительный опыт и воинский и политический. В тридцать два года Генрих фон Плауэн стал комтуром в Нассау, где провёл пять лет, после чего великий магистр Ульрих фон Юнгинген перевёл его поближе, комтуром в Свенце. Как чувствовал, что понадобятся его таланты! На битву под Грюнвальдом Генрих фон Плауэн не попал. Не успел. Ульрих фон Юнгинген был так уверен в победе крестоносцев, что не стал ждать подкреплений. А ведь с Генрихом шли три тысячи крестоносцев! Серьёзная сила, которая вполне могла переломить ход битвы.

Узнав о поражении крестоносцев, фон Плауэн резко сменил маршрут и оказался в замке Мариенбург, вместе со