спину с талией, он просто был близко, да и даже куда ближе, чем близко, рядом с ней, слушал и слышал сам, и пусть же все и по-своему, но и от своего же желания, давая таким образом ей лишь понять, что он все еще здесь, есть и с ней, как и никуда уже не денется, что бы ни случилось и кто бы ни случился прямо здесь, сейчас или где-то поблизости, да и в отдалении, вообще не в этом мире и не в этой же вселенной, хоть и сам же он, ведь и да, он не изменится, но извинится и просто всегда придет к ней, на помощь или просто так, но и как это можно, нужно и должно, выслушает, поймет и примет, не дав совет — предложив решение, и только тогда уже спросит позволения на помощь, сделав и все затем, что сможет и от него же самого будет зависеть, но уж и точно не отпустит, не сам как максимум, ну а как минимум до нужного ей и ее же момента. Не своего и себе, где он уже и сам ей рукава закатает или таки приподнимет же кофту до конца и докоснется, вскрыв личину, да и не только уже свою, но и Розы, резинка которой и сама уже бледную полоску кожи впалого живота оголила, но недостаточно, недостаточно для того, чтобы определить уже весь масштаб трагедии, да и чтобы объяснить и разъяснить ей же самой — почему и как он это видит, если тьма только Розы и лишь она это все безобразие и порнографию в одном лице может показывать и скрывать, по ее же собственным и ей же тем же самым фокусам и заверениям, после чего вскроются и остальные — и вот они уже все вместе возвращаются к сегодняшнему ночному инциденту, после чего уже он на полгода, а затем и четыре года назад, чтоб слететь с катушек вновь, но уже и не один, а вместе же с ней, а потом и приседают или вообще отъезжают, стоит только Совету и ее же собственному отцу первым ее не осведомить об этом всем, ведь и приказано было и со всех же сторон, в том числе и Ксандера, ждать и наблюдать, следить как максимум. Но и кого он обманывал, кивая этой же еще ночью, а под самое же утро — не в силах же и уснуть и с каким-то маньяческим желанием вглядываясь в одно лишь единственное окно и балкона, дабы рассмотреть хоть что-то или выждать, чтобы сама же она вышла на него и хоть как-то, чем-то уже запалилась так же, но вот он парадокс и вот она же ирония: запалилась она табаком, что, конечно же, не отметает ее внутренних демонов, опять-таки, как бы ни иронично, по проблеме, но и не добавляет же очков вместе с тем никому из них и ни к чему же из имеющегося на сегодняшний день у них на нее же, не подтверждая и не опровергая, ничего, полный ноль, и уж где-где, а здесь он — точно не результат, не тоже и даже не близко, очень далеко и так же надолго, как и глубоко.

— А точно стоило прятать от меня именно Влада? — Прервала повисшую между ними тишину тихонько девушка, слегка осев в голосе, будто и проорав, сорвав же его в дебатах с собой же внутри, на деле же, как и он, уйдя настолько глубоко вновь в себя, что и забыв на какой-то момент, как это — быть с голосом снаружи, так еще и говорить же с кем-то, кроме все и хорошего же человека, то бишь себя. И тут же откашлялась, пару раз еще и сглотнув, дабы убрать сухость и ком, образовавшийся в горле из-за застоя слюны и слизи из носа, и продолжила уже куда громче, чем ранее, хоть и так же все еще чуть хрипя и с хитрецой же возвращая их диалог в куда более их русло, с умилением же параллельно отмечая, как и провожая же стройные ряды мурашек по коже шеи его сверху вниз и снизу вверх от ее же дыхания, врезающегося в нее при каждой новой букве, слове и предложении. — Как и меня же — именно от него… Не знакомить нас. А и не от кого-то другого… и других! Я имею в виду…

— Ты все-таки хочешь лично проинспектировать «Уголок потребителя», да, ревизорро? — Прошипел-прорычал блондин, вдыхая ее запах и все так же с закрытыми глазами, но и только уже не ради самого же наслаждения, какого-то и своего же эстетического удовольствия, а для того, чтобы успокоиться и вновь не засвистеть-завестись с ничего, только ведь перестроился, хорошим стал, а для кого, кому это действительно надо, нормально же молчали и вот надо было ей заговорить, так еще и так стриггерить, уму непостижимо, насколько же она на самом деле мазохистка, да и к добру же таки, не худу, ведь и он не из простых, из пасленово-перченых и сушено-виноградовых: уйдя по первому — не слегка и в застывшую же еловую смолу, собственно, как и она же сама и взяв во втором — куда больше именно цветом. — Потребителя моих нервных клеток! И в том же все самом конкретном углу. За дверью. У холодильника!

****

— То есть как: похоже?!

— То есть как: «тату»?!

Так и не дождавшись Егора с Софией, Влад и Женя обоюдно решили якобы намекнуть Александру на разговор тет-а-тет и одними же мужчинами соответственно в гостиной, который тут же вылился в женское, очистившееся и вернувшееся из дамской комнаты, яростное: «Нет! Здесь и с нами же. Сейчас же!». А после — и в не менее жестокое противостояние женского и мужского: где количество вторых явно же и знатно перевешивало количество первых, зато вот и в качестве — первые не уступали вторым, а в каких-то моментах — даже еще буквально и перевешивали количество их, неожиданно познав всю прелесть вестернов «с их миром, что слишком мал и тесен для них двоих», в разрезе же их и как двух же скооперировавшихся в одночасье группировок.

— По-о-оля! — Уже даже и проныл Женя, но скорее даже просто и по факту произнес ее сокращенное имя без каких-либо чувств и эмоций, не надеясь, что она хоть как-то смилостивится и успокоится наконец, спустя уже десять-пятнадцать минут объяснений и столько же — вымаливания прощения за молчание ночью и непосвящение. И, скрестив