водитель. Его правая рука зашарила по рулевой колонке, потом он спохватился и взялся за ключ зажигания, расположенный слева.

Пассажир вынул из заднего кармана джинсов мятую бумажку, развернул, и его брови полезли на лоб.

– Сто шестьдесят два, – прочел он по бумажке. – Это они. Но ведь граница, кажется, налево?

– Неважно, – сказал водитель, запуская двигатель. – Это машина сопровождения. Нам приказано следовать за ней, значит, будем исполнять приказ. Кто знает, может быть, это тот самый случай, о котором говорил Золтан?

– Посмотрим, – сказал пассажир и, опустив руку под сиденье, коснулся лежавшего там брезентового чехла.

Дверцы машины синхронно захлопнулись; зеленая «семерка» заморгала указателем поворота, выбралась с грунтовой обочины на асфальт и, отчаянно дымя, покатилась в сторону Нежина, преследуя патрульную машину с бортовым номером сто шестьдесят два, за рулем которой сидел старшина Зубко.

Глава 10

Зубко доел гигантский бутерброд с салом и луком, посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям, вздохнул и, покорившись воле обстоятельств, принялся сооружать новый. Ножом, который полчаса назад самолично отточил до бритвенной остроты, – надо же хоть как-то помочь одинокой бабе, хоть чем-нибудь отплатить за гостеприимство! – старшина отрезал толстенный ломоть свежего хлеба, а потом кусок сала почти такой же толщины. Черняк не соврал, сало и впрямь было нежнейшее, правильно засоленное и таяло на языке. Зубко пристроил его поверх хлеба, очистил и располовинил еще одну луковицу, поднес бутерброд ко рту и застыл, нерешительно поглядывая на дверь гостиной.

Дверь была закрыта, как и дверь хозяйкиной спальни, располагавшейся за гостиной. Но через обе двери старшина отлично слышал доносившиеся из спальни звуки – размеренный скрип пружин, ритмичное постукиванье кроватной спинки о стену и сладострастные женские вздохи, время от времени сменявшиеся звериным мычанием и стонами. Тогда на лоснящихся от сала красных губах старшины появлялась блудливая улыбочка.

Но в данный момент старшина Зубко был серьезен – он напряженно размышлял, решая трудный вопрос. Сто граммов, о которых давеча говорил Черняк, уже давно были выпиты. Говоря по совести, эти сто граммов больше смахивали на двести, однако под такую закуску Микола Зубко мог без видимых последствий повалить литра полтора, а то и все два. Другое дело, что он был при исполнении, да еще и за рулем, и пить ему вообще не полагалось.

Хотя… ну что такого страшного случится, если он и выпьет? Все равно ведь во рту уже напачкал, так какая разница? Кто его, инспектора ДПС, на дороге нюхать станет? А машину он до места доведет в любом состоянии. Тем более с напарником. Черняк, конечно, тоже свою дозу принял, но добавлять ему некогда – вон как старается, горемычный! Хоть бы дом не развалили, любовнички…

Зубко рассеянно перебрал соленые огурцы в миске, взял тот, который покрепче (хотя все они были один к одному, как оловянные солдатики), и нерешительно протянул руку к захватанной жирными пальцами литровой бутылке водки. Хозяйка в спальне протяжно, хрипло закричала – ну как под ножом, – после чего скрип пружин и глухие удары в стенку стали такими частыми и резкими, словно там, в спальне, кто-то пользовался отбойным молотком.

– Во дает, – вполголоса пробормотал Зубко и решительно нацедил себе полстакана мягкой нежинской водочки.

Он выпил залпом и стал закусывать, хрустя огурцом, вгрызаясь в смачный бутерброд и ловко отслаивая толстыми пальцами чешуйки крепкого, сахарного лука. На кухне, оконце которой выходило в запущенный фруктовый сад, было прохладно и немного сумрачно. Все здесь так и сияло чистотой, хотя опытный глаз старшины повсюду подмечал первые признаки начинающейся без мужского присмотра разрухи – вот треснула печь, перекосило подгнившую оконную раму, заметно просел посередке потолок, а значит, крыша в этом месте наверняка прохудилась и течет уже не первый год. Не иначе балка сгнила; еще год, от силы два, и все это добро хозяйке прямо на голову рухнет. А Черняку, видать, и горя нет, он по другой специальности мастер – и пилит, и долбит, да только не там, где надо бы. Там, конечно, тоже надо, без этого никуда, да и бабе, видать, приятно. А только мужская работа – она ведь не только в койке. Но, с другой стороны, ему-то что за дело? Наоборот, молодец Черняк, хорошо устроился – одни права и никаких, понимаешь ли, обязанностей…

Зубко перестал хрустеть и чавкать и прислушался. В доме уже некоторое время царила тишина. Старшина одобрительно кивнул: если они вообще собирались выполнять задание, сейчас было самое время кончать этот затянувшийся перекур. Дело это, конечно, хорошее, но меру тоже знать надо…

В спальне опять ритмично заскрипели пружины.

– Тю, – разочарованно сказал Зубко и налил себе еще водки.

Он выпил, доел бутерброд, закурил и, соскучившись сидеть в темной кухне, вышел на крылечко, увитое густым, уже начавшим дичать виноградом.

Беленая мазанка веселой вдовы стояла немного на отшибе. Справа сквозь густое переплетение яблоневых ветвей белел силикатным кирпичом высоченный, в два человеческих роста, забор, возведенный каким-то олигархом местного разлива на границе своих владений. Над забором виднелась такая же грязно-белая, глухая, без единого окошка стена дома, крытого сверкающей оцинкованной жестью. Возле трубы торчала тарелка спутниковой антенны. Из-за забора не доносилось ни звука.

Слева, за гнилым щербатым штакетником, в человеческий рост стоял черный прошлогодний бурьян, милосердно скрывавший груду горелых бревен и кирпичей, – все, что осталось от соседнего дома. Из бурьяна тут и там торчали корявые, умирающие от старости яблони; наполовину развалившаяся русская печь грозила вечернему небу закопченным пальцем держащейся на честном слове трубы. Марина, вдова, перед тем как уйти с Черняком в спальню, рассказала, что сосед пять лет назад уехал в Россию на заработки – вместе с ее мужем, между прочим. Дело было вполне обыкновенное, вот только сгинули оба в первой же поездке – как уехали, так ни разу знать о себе не дали, будто в воду канули. А чему тут удивляться? Это ж каким надо быть дурнем, чтоб с москалями связаться!..

Вдова соседа с детишками помыкалась маленько, а потом плюнула на все и укатила к матери в Полтаву. Ну, а дом, известное дело, по зиме сгорел. Бомжи, которые в нем ночевали, успели удрать, а дом сгорел до самого фундамента раньше, чем пожарные приехали…

Напротив, через дорогу, расстилался обширный, заваленный мусором пустырь,