а она его отбрила, понимаешь? Нормально в логику вписывается. Ты мне, кстати, про алиби скажи. Значит… есть кто-то кто может подтвердить, что в это время находился с тобой?

— Ну, — развожу я руками.

— Что «ну»? Есть или нет? Кто может подтвердить?

Я не отвечаю и только бровями поигрываю.

— Ты… Ты на меня что ли намекаешь? Брагин!

Он сердится и снова начинает топать по полу мотая головой.

— Нет, ну ты и гусь! Тебе палец дай, так ты всю руку оттяпаешь. Нет, ну и гусь! Так, всё! Шуруй отсюда! Иди с глаз! И смотри, чтоб никаких показаний и даже неофициальных заявлений, понял? И про алиби пока никому ничего, никаких фамилий, ясно тебе? Тебя ведь не успели допросить по этому делу?

— Нет, да я бы и не сказал ничего.

— Ну, и всё. Иди.

— Юрий Михайлович, спасибо вам большое.

— Угу, — всё ещё сердито бурчит он и возвращается за стол. — И вот ещё что. Позвони Галине. Она по свадьбе твоей что-то предложить хочет.

Я наконец заявляюсь на работу.

— Егор, — качает головой Новицкая.

— Ир, ну хорош, — отмахиваюсь я. — Можно подумать, я бухаю или просто развлекаюсь где-то.

— Слов нет, — говорит она.

— Когда ты успела стать формалисткой и педанткой, а?

— Тогда, когда начальник сказал, что нахрен меня уволит. Вот когда.

— Ладно, пойду поработаю немного.

— Вот именно, немного, — кивает она. — А надо, как раз много!

Я захожу в свой офис.

— Бон суар, товарищи.

— Привет. Тебе Большаков только что звонил, просил перезвонить.

Перезваниваю.

— Егор, ты что, Зевакина отделал?

— Да что вы такое говорите, Юрий Платонович. Все на меня с этим Зевакиным сегодня с самого утра нападают. Даже жалко, что это не я его. Я бы ему не просто челюсть сломал, я бы ему кастрацию организовал. Публичную. Я вам потом всё расскажу, хорошо? А то я под подозрением, вдруг полицаи телефон прослушивают.

— Понял тебя. Приезжай ко мне тогда вечерком. Сможешь? Бери Наташку, поужинаем.

— Сейчас позвоню ей, спасибо за приглашение.

Надо ещё Злобину позвонить, но это не отсюда. Позвонить и встретиться. Пусть он побудет моим алиби.

Ну что, вот теперь и поработать можно. Было бы. Но телефон звонит снова. И снова по мою душу.

— Давай быстро ко мне! — голос Гурко звучит глухо и отстранённо

— Хорошо, Марк Борисович. Случилось чего?

— У меня времени мало. Постарайся поскорее.

Я бросаю трубку и иду к двери. Блин, если уже до этого дошла история с Зевакиным, не очень хорошо, конечно… Не очень.

— Скажете Ирине, что я к Гурко рванул, — бросаю я своим ребятам. — Думаю ненадолго.

Выскакиваю за дверь и снова сталкиваюсь с ней самой.

— Брагин, куда ты опять? Ты знаешь, что нам в ближайшие дни предстоит подготовить…

Сказать, что она просто сердится — ничего не сказать. Она просто рвёт и мечет, хоть и старается держаться в рамках.

— Ириш, уже почти подготовили, будто ты не знаешь, что мы самые передовые и стахановские, а? Меня Гурко вызывает.

— Слушай, заманал уже твой Гурко, прости за просторечие. Он что начальник твой? Ну так ты переходи к нему работать да и всё.

— Я ещё не член партии.

— Не член он… — качает она головой, сбиваясь на этом слове, и мысль её перескакивает на что-то другое.

— Ладно, я скоро.

— Брагин!

— Ириш, ну правда.

Блин, нужно из штата выходить, наверное, хотя числиться в ЦК очень удобно. За исключением вот этих выволочек.

Визит действительно оказывается не слишком долгим.

— Всё, — отрезает Гурко. — Вопрос закрылся, не успев открыться.

— Это какой?

— А что, у тебя много вопросов? — хмурится он.

Как ни странно, немало…

— Отказался твой Пастухов от передвижения в Госкомиздат.

— Как отказался? Разве от предложений и партийной необходимости возможно отказаться?

Блин, твою дивизию! Ну ладно, придётся-таки прибегать к «показаниям» Панчишина…

— У нас всё возможно, чай не при капитализме живём, — зло отвечает Гурко. — Тебе вот всё, как с гуся вода, а меня Капитонов отходил, за то что я не в своё дело лезу и шеф ещё добавил.

Блин. Хреново. Но это можно было и по телефону сказать.

— Я надеюсь, он ещё согласится, — хмурюсь я.

— Чего-чего?

— Совестно должно быть. Вон сколько ответственных товарищей о нём пекутся, а он, отказался, видите ли. Не по-партийному это. Не находите?

— Всё, не паясничай, иди давай.

А кто у нас место Черненко займёт, когда тот в генсеки подастся? Не Гурко случайно? Что-то я запамятовал этот момент. Впрочем, до этого ещё и дожить надо…

— А нет, стой. Почему не говоришь, куда переходишь?

— В смысле? — не понимаю я.

— В прямом. Никто не знает и ты молчишь. Приказ-то на Кухарчука уже готов. Осталось только подписать. Ты же по собственному подал, я правильно понял? А он на твоё место идёт. Что за секреты, Брагин?

— Нет, Марк Борисович, это утка какая-то. Кто же этого поца Кухарчука теперь к важным делам подпустит?

— Так говорят он снова будет… ну, как сказать, противовесом.

— Это уж вряд ли. Поверьте, я этого не допущу.

Сука, готов у вас приказ уже, ну ладно. Я вам устрою приказ! Я вам устрою! Я врываюсь в свой кабинет, как смерч.

— Егор, тебе звонил… — начинает Яна, — сейчас скажу…

— Потом! — бросаю я и, схватив папку, выскакиваю в коридор.

— Брагин! — окликает Новицкая.

— Не могу, я к Пастухову.

Караулит онам меня что ли? Уже конец дня и секретарши нет. Я с разбегу пролетаю через приёмную и резко открываю Пастуховскую дверь.

— Брагин! — поднимает он брови. — Что ты себе позволяешь⁈

— Борис Николаевич, — прищуриваюсь я. — Почему товарищ Романов не секретарь ЦК и никогда им не будет?

— Он член политбюро, — удивлённо отвечает Пастухов.

— Да, — киваю я, — член, потому что Брежнев не даёт его выгнать. Но секретарём ему не бывать.

Я несу первое, что приходит в голову.

— Так, убирайся! — прикрикивает Пастухов.

— Вы и сами знаете, — продолжаю я.

— Если ты намекаешь на свадьбу его дочери,