Если мои бывшие коллеги, а они это дело любят, начнут ситуацию крутить, ну, знаешь, чтобы ежа Щёлокову в штаны запустить, у тебя получится что? Правильно напряжёнка с твоим покровителем. Это я про Щёлоковского зама, про Юрия Михайловича. Ну, а как? Навёл на его людей чеку. Это, братец, дело паскудное, конечно. Плохое дело. С душком.

— Пётр Николаевич, — ласково говорю я. — Идите-ка вы в жопу, пожалуйста.

— Грубиян, — вздыхает он с довольным лицом. — Ой, грубиян.

— Зачем вы заявились? Вы-то каким боком к этой истории? Или все мудаки Советского Союза объединились в клуб и теперь друг другу помогают? Вы с Зевакиным неплохо в паре бы смотрелись, кстати.

— Просто я всегда на стороне добра, — хлопает он круглыми глазами. — Ты избил ни в чём не повинного… ну ладно, скажем, избил может в чём-то и повинного, но не осуждённого ни обществом, ни законом гражданина. Причём избил основательно, жестоко и… и цинично. Но, вместо того, чтобы ответить за это деяние, ты открутился. А почему? Потому что имеешь покровителей? Ну, и где справедливость? Где торжество закона? Где равные права для пролетариев всех стран?

Если бы кто-то посторонний стал свидетелем нашего разговора, он бы подумал, что это лёгкая и почти дружеская пикировка и вряд ли догадался бы что каждый из нас готов впиться своему собеседнику в горло. И это не фигура речи.

— Значит, вы сейчас выполняете разовые поручения сильных мира сего, — киваю я. — Надеюсь, в финансовом плане, работа вас удовлетворяет.

— Да я бы и бесплатно согласился, — усмехается он. — Ты меня вдохновляешь на трудовые подвиги.

— Понятно. Но лилии у меня нет, это я так, на всякий случай сообщаю, мало ли что у вас в голове.

— Знаю. Вернее, догадываюсь. Сколько дали-то за неё?

— Странно, что вам за неё не дали. Я, честно говоря, боялся, что вы на вышку заработали.

— Спасибо, что беспокоился, — кисло улыбается он.

— А чего вы в ЦК комсомола забыли? Работёнка так себе, бумажная. А деньжат немного.

— Ну, выбирать не приходится, — разводит он руками. — Партия сказала: «Надо», а Кухарчук ответил: «Есть!» Куда пошлют, туда и пойду.

— Пойдите вы знаете куда, в таком случае, — подмигиваю я.

— Пошляк, Брагин. И не просто пошляк, ты же ещё и с уголовниками водишься, поговаривают, замешан в сомнительных делах. Хищения, подпольное производство, игра на деньги, аферы, подкуп должностных лиц. Всякое люди рассказывают. А дыма-то без огня не бывает. Ты ведь ещё и драки устраиваешь, и ладно бы просто дрался, а то ведь напоказ, в общественных местах, мол, смотрите, какой я дерзкий и деловой, у меня сам генсек в друзьях и ничего-то вы со мной не сделаете. Так, да? Правильно я говорю?

Вот козлина.

— А некоторым товарищам, очень уважаемым товарищам, ответственным и могущественным, такая херня не нравится. Ну, не соответствует твой образ образу строителя коммунизма. Хоть как тебя золотом сусальным покрывай, слезает лоск и позолота. И проступает истинное лицо проходимца, вора и врага всего советского. Вот такие дела, Брагин.

— И зачем же вы мне всё это рассказываете?

— Ну, всё-таки, мы не первый день знакомы, ты оставил след в моём сердце. Не в романтическом смысле, конечно, ты не подумай, я не голубой какой-то там. Тут смысл, скорее, исторический. А ещё товарищам…

— Товарищу, вы хотели сказать? — перебиваю я.

— Нет-нет, товарищ не один, ты не думай, их много.

Про Суслова я уже понял, а вот Черненко… Интересно, он сам за себя играет или они слепёшились в альянсе? Короче, каждый за себя или все против меня?

— Так вот, — продолжает он, — товарищам не нравится, что у тебя в руках оказалось то, что ты, как человек с низкой ответственностью и не внушающий доверия, можешь использовать материалы не так, как нужно. Вроде даже использовал уже, нет? Опять же этот твой «Факел». Там за красивыми словами прячется сила, да? Верно я догадался?

Уж больно ты догадливый. Интересно, с кем ты делился своими мыслями? Наверное ни с кем. Хочешь всё один контролировать? Да, хочешь. Хочешь, конечно.

— А у меня, — улыбается Кухарчук, — уже есть чемоданчик. Поменьше, чем твой, но там и материалы-то лишь одного человека касаются. Тебя, кстати. Ещё доработать кое-что надо, и будет он такой тяжёлый, такой… не знаю какой, просто такой-растакой. Короче, если кому-то в руки попадёт, то дружи ты хоть с генсеком, да хоть с самим папой римским, никто тебя уже не спасёт. Если захочешь, мы можем поменяться. Пока, между прочим, никто этих материалов не видел.

— Может, — хмыкаю я, — потому что их в природе не существует, как и преступлений, о которых они свидетельствуют? Поэтому никто и не видел?

Я снова осматриваюсь. Один он здесь или с поддержкой? Думаю, один. А что, схватить его, засунуть в багажник и отвезти в укромное местечко. В мою штаб-квартиру… И грохнуть его сразу без суда и следствия…

— Ладно, Егор, — говорит Поварёнок, глядя на часы.

Чувствует, что на волоске сейчас. Я никого не могу заметить. Но гарантии нет…

— Заболтался, — кивает он. — Надо идти. Считай, что получил предложение. Хорошее, кстати. Ты подумай. Серьёзно подумай.

Задавлю я тебя, ой задавлю…

Утром, предупредив Новицкую и схлопотав ещё дюлей, еду на Лубянку. Здесь всё чётко. Получаю пропуск и иду. Не прямо к Андропову, а к Постову. Он меня уже ждёт.

Едва кивнув, он ведёт меня дальше.

— Юрий Владимирович выделил тебе два часа. Постарайся его не перегружать, понятно?

— А куда мы идём? — хмурюсь я. — Мы же прошли его кабинет.

— Незачем тебе у всех на виду два часа в его кабинете сидеть. Достаточно и того, что я вот с тобой по коридору иду.

— Так надо для встреч другое место подготовить, — пожимаю я плечами.

— Ну, тебя спрашивать не будем, это уж точно.

Неприятный он тип, всё-таки. Мы спускаемся на лифте в подвал и снова идём по коридору. Опять в казематы… Сука, хочет меня засадить походу…

— Думаю, можно со мной говорить открытым текстом, — говорю я.

— Да? — он поворачивается на ходу и внимательно меня рассматривает. — Думаешь, в камеру тебя веду?

— Думаю, да.

— Посмотрим, — кивает