Магия?

Выяснить это можно было только одним способом. Из-под одеяния она достала компас. Еще не успев на него посмотреть, она уже знала, что именно он покажет. Прибор жужжал так, как обычно делал вблизи еще не обнаруженной реликвии.

И действительно: стрелка указывала прямо на стену из песка, подрагивая, словно от нетерпения. Лули настороженно посмотрела на дюну. Реликвии достаточно часто изменяли окружающее их пространство. Чем сильнее реликвия, тем больше это изменение. Но дюна?..

Она приложила ладонь к холму и вздрогнула: ее кольца нагрелись. Охваченная нерешительностью, она снова посмотрела на компас. Она еще никогда не отправлялась искать реликвию без Кадира. Никогда не уходила от него, не оставив способа ее разыскать. Но…

«Нужно просто схватить принца и выбраться. Я вернусь раньше, чем Кадир появится».

Она засунула компас в карман и шагнула вперед. На этот раз магия не стала от нее скрываться. Песок расступился, открывая вход, которого только что не было. Лули шагнула в темноту и исчезла из долины.

22

Мазен

Коридор был великолепен. От пола до потолка он был заполнен прекрасной сияющей мозаикой. Каменные колонны поддерживали своды, покрытые узорами из разноцветного стекла. Со стен свисали светильники в форме черепов с горящими белыми свечами, из-за которых кафельный пол сиял небесной лазурью. Хоть коридор и был зловещим, ничего прекраснее он в жизни не видел.

Мазен понятия не имел, как здесь оказался.

Он смутно припоминал, что увидел дюну. Раскапывал дюну. Упал в дюну. Оказавшись внутри, орал в кромешной тьме. Помнил, что паниковал, стучал кулаками по темным стенам, пытаясь найти выход. А потом – туман.

Он глубоко вздохнул и повернулся к растрескавшейся мозаике справа. Перед ним предстало скученное, хаотичное изображение – как он догадался, семи повелителей джиннов. Один джинн был наполовину человеком, а наполовину птицей, с человеческим торсом и ногами, но птичьими крыльями и головой сокола. Ему стало интересно, не тот ли это повелитель джиннов, которого взял в плен Амир.

Второго джинна изобразили поворачивающимся, его черты прятались за пеленой тумана. Третий держал череп в одной руке и скипетр в другой. У четвертого по спине шел плавник, а на коже сверкала чешуя. Пятый – джинн, облаченный в дару, состоящую из двух половинок: одна в сверкающих каменьях, а вторая – черная и изорванная. Последние два джинна оказались самыми странными: один был сделан из дерева, и между пальцами у него прорастали цветы, а второй был клыкастой тенью с блестящими красными глазами.

При виде его Мазен попятился и в ушах у него зашумело. Изображение напомнило ему теневую джинну. Но нет… Она же не могла быть повелительницей джиннов?

Он проглотил нервный смешок и заставил себя двинуться вперед. Каждый шаг гулко отдавался в тихом коридоре, а джинны со стен словно следили за ним своими взглядами.

«Без паники». Мазен снял кинжал Омара с пояса, надеясь, что оружие придаст храбрости. В развалинах было так тихо, что он слышал шорох своей одежды, отчаянный стук сердца. Обычно даже тишина имела свой звук – некую глубинную каденцию, которая оставалась незаметной, пока другие шумы не исчезали. Здесь отсутствие звука было полным. Неестественным.

«Без паники». Он заставил себя идти. И идти. И идти.

У Мазена сердце оборвалось, когда он снова увидел изображение семи джиннов. Он был уверен, что оно то же самое из-за камней, выщербленных точно в тех же местах. Он шел не по бесконечному коридору, а по одному и тому же месту.

Огонь поблизости дрогнул. Мазен крепче сжал кинжал. Мышцы его напряглись, дыхание прервалось, и он подумал: «Боги, прошу, не допустите моей одержимости, прошу…»

– Салам.

Он повернулся, выбрасывая кинжал перед собой. Лезвие взрезало пустоту. Говорившая оказалась так далеко, что кинжал даже кожу ее не тронул.

Мазен окаменел. Эту женщину он знал.

Длинные волосы блестели, словно полированное дерево, смуглую кожу покрывали веснушки, в золотистых глазах были рассыпаны карие пятнышки… Мазен опустил кинжал. Это были его глаза. Глаза его матери.

– Ума?

Он моргнул, и каким-то чудом она не исчезла.

– Хабиби, – прошептала она.

Он вздрогнул, но не отстранился, когда она приложила ладонь к его щеке. Кожа у нее была холодной (такой холодной!), но рука – невероятно мягкой. Когда она убрала руку, Мазену показалось, что она выдернула из него какую-то жизненно необходимую нить. Он моргнул – и мать пошла волнами, словно мираж.

– Ума…

Его пальцы прошли сквозь воздух.

– Хабиби.

Он повернулся и увидел, что она стоит чуть дальше по коридору и держит лампу, которая дает такой же резкий свет, как и свечи в светильниках. Она поманила его с нежной улыбкой:

– Иди за мной.

И он шагнул вперед.

– Куда ты идешь?

Шафия не ответила. Она повернулась и пошла прочь, и свечи моргали и гасли, когда она проходила мимо них. Темнота кусала Мазена за пятки. «Не важен», – шептал мрак. Он отшатнулся и поспешил за матерью.

Сердце гулко стучало у него в ушах и пульсировало в глазницах. Он смутно ощущал странную тяжесть во всем теле и нарастающее давление в голове. Железные кольца у него на пальцах стали слишком горячими и тесными, а потом перестали ощущаться. Каждый раз, когда он моргал, его разум затуманивался все сильнее, пока не опустел полностью, если не считать тихого напева. Коридора больше не было. Оставалась только мать, еле слышно напевавшая:

Звезды, они горят в ночи

И освещают шейху путь…

Мазен не знал слов, но обнаружил, что подпевает, прикрыв веки, наслаждаясь странной ностальгией, которая его охватила.

Они проходили по залам, расцветавшим у него на глазах. Только что они были в паутине и пыли, а в следующий миг на стенах разворачивались причудливые гобелены и под ноги ложились пышные ковры. Они вошли в диван, где скелеты сидели наш пиалами, полными жуков. Однако когда Мазен поравнялся с ними, скелеты превратились в живых людей, приветственно поднимавших свои чаши и восклицающих: «Спаситель! Спаситель!»

Ему не раз хотелось высказать свои вопросы. «От чего я вас спасаю?» – хотел он узнать. Или, возможно: «Как получилось, что ты жива, ума?» Однако желание пропадало, как только мать начинала петь.

Песня продолжала звучать у него в голове долго после того, как она остановилась, продолжала притуплять его мысли, когда мать нарушила тишину:

– Ты знаешь историю Королевы Дюн, Мазен?

Мазен услышал слова, но почему-то не смог уловить их смысл. Он улыбнулся, надеясь, что это окажется должным ответом.

Его мать улыбнулась в ответ. Это была все та же веселая улыбка, которая всегда возникала у нее на лице, – та, от которой в уголках ее рта появлялись ямочки.

– Она может осуществить твои желания. Даже невозможные. – Шафия остановилась у винтовой лестницы, уходившей в темную башню, и стала подниматься по шатким деревянным ступеням. – Но у всех желаний есть цена, – добавила она. – У Королевы будет к