на митинге в защиту третьей алии, сплошь состоящей из атеистов с партбилетами.

Кипела бывшая Страна Советов – разваливалась, дышала ветром перемен, в Электростали демократы вели тяжелые бои с недобитыми коммунистами по поводу сноса памятника Ленину. К этому времени практически никто из нового поколения понятия не имел, кто это такой «дедушка Ленин», – но этот вопрос был решен в секунду, когда утвердили проект построить на этом месте торговый центр. Олег, который не расставался с фотоаппаратом, случайно оказался на площади в этот исторический момент. Подъехал экскаватор, неуважительно накинул дедушке петлю шею и рванул – ноги оторвались от кажущегося гранитным пьедестала в мгновение: внутри была труха, фигурка болтнулась в воздухе, замерла на секунду, – Олег все успевал снять, – и через мгновение – вот он, «Ленин дедушка», идет среди толпы, невысокий, деловой, озабоченный, идет к вокзальной кассе – еще немного и уедет обратно в Цюрих. «Размечтался», – подумал Олег. Послал снимки на конкурс и получил хорошие отзывы. Близнецы входили в моду. Рождаемость была на нуле. Дети из пробирки еще не возникли в воспаленных ученых умах, искусственное оплодотворение работало только на коров. Время ЭКО еще не пришло.

* * *

Девяностые пролетели как миг. Сестры решили продать квартиру, потому что никто не хотел жить в ней. Для этого пришлось опять встретиться в старом доме. Пришел Олег со своей фототехникой. Мити не было, хотя он обещал. В Казахстане кипели нешуточные страсти, и ему было не до воспоминаний.

Сидели, ждали покупателей. Надя перебирала вещи, прикидывая, что забрать, а что выкинуть. Вера стояла на шатком стуле и выбрасывала из антресолей все подряд. Каждый предмет был аккуратно обернут в старую газету. Считалось, что газеты спасают от мышей.

Люба плохо себя чувствовала, сидела мрачная. Что-то не клеилось в ее жизни. С сестрами только что поругалась – и с таким азартом, как в детстве, когда подушками дрались. Из-за ерунды. Выкинуть старый телевизор или кто-нибудь его заберет?

Люба грустно сняла со стены выцветший коврик, потом подумала и – дедушку Лены тоже.

– Куда ты это барахло? – спросила Вера, она не выносила старые вещи.

Люба подумала и ничего не ответила. Неужели не ясно?

У всех было ощущение, что это их последняя встреча: не будет квартиры – не будет места для встречи.

Раздался телефонный звонок. Надя подошла. Слышно было плохо.

– Митя, это ты? Ты? – вдруг узнала Надя. – А мы квартиру мамину продаем. Кого? Любу?

Люба нехотя взяла трубку. И долго молча слушала. Очень долго. Надя и Вера переглянулись. Люба положила трубку и сказала – надо найти мамины волосы. Сестры замерли: зачем? Но Люба уже ворошила мамины шкафы, вытаскивала ящички, перебирала пуговицы, нитки, искала расческу.

– Люба, что ты ищешь?

Люба вытащила из рабочей корзиночки старую щетку.

– Мамина? – спросила она.

Олег понял первым.

– ДНК? – сказал он загадочно.

Люба положила щетку с пушистым облачком волос в полиэтиленовый пакет.

Анализ, или, как по-новому говорили, тест показал полную идентичность Любы и Софьи Александровны.

* * *

Люба полетела в Алма-Ату к Мите поблагодарить за окончание этого морока, да так и осталась. С Митей. Она успокоилась. Митя был самый родной человек, и немалую долю удачи в легкой соревновательности с сестрами добавляло чувство превосходства. Ну в виде хотя бы компенсации.

Оставленный Геннадий Иванович пропивал все что мог – ему удалось устроиться на проспекте Машерова дворником в элитный дом. И он очень дорожил своей работой – у него было жилье, хорошие инструменты: скребки, лопаты, метлы. По улице постоянно шли митинги – было не скучно. На свою беду, он встретил двух бывших друзей по футбольной команде – это были люди из самой ранней молодости, когда еще Любы не было. И эти люди начали везде кричать – это гениальный нападающий, он играл в сборной СССР от Белоруссии и он стал жалким дворником!

Его позвали на телевидение в спортивную передачу, он стал выступать перед молодежью. Он стал еще больше пить, но теперь ему с уважением подносили. Не было уже в его жизни Любы, она бы не дала пропасть.

Жалкий, с трясущимися руками, Гена вышел на Машерова на митинг – и его моментально скрутили страшные люди, похожие на эсэсовцев из партизанских фильмов его молодости. Били не долго, да и не надо было – после двух аперкотов он уже перестал быть.

* * *

С Олегом вот что произошло. Увлекаясь фотографиями близнецов, он не смог удержаться и чудом, через братство международных фотографов, полетел в Варшаву снимать Качиньских – двух знаменитых политиков: президента Польши и его брата-близнеца. Это был очень сильный вклад в коллекцию скромного фотографа. Съемки состоялись в Варшаве в здании президентского дворца. Олега пригласили полететь с президентом в Смоленск на место расстрела польских офицеров – Катынь. Олег был в восторге, это был практически его олимп.

И с этого олимпа он рухнул вместе с самолетом Качиньского и его свитой и с драгоценными кадрами, которые потом надолго, а может и навсегда, осели в самых секретных сейфах самой секретной организации, но Олег уже этого не узнал.

* * *

Новый век каждая встретила в своем городе. Просто созвонились и пожелали счастья. Но мысль, что где-то есть сестры, грела их души. В крайнем случае можно просто позвонить и поговорить. Теперь они жили в трех разных странах: в Украине, в Казахстане и в России – в Уссурийске среди сплошных китайцев.

В этой жизни у них не было ничего интересного, особенного, но вокруг жили точно такие же люди-близнецы – по воспоминаниям, по ощущениям, по общему советскому прошлому.

А ведь впереди была пандемия, но они еще не знали об этом.

И вот там близнецами стали все люди в мире, о таком коммунисты даже и не мечтали – над всеми совершенно одинаково властвовали одна сила и один страх. Всем хотелось выжить.

Богатые, бедные, в трущобах и дворцах, старые и молодые слушали новости, смотрели графики заражений и смертей и меньше всего думали о великом будущем. Его просто не было. Верили во все плохое – в голод, неурожай, в подлость власти, в обманы и подлоги.

Не верили в любовь. Не было у них надежды. Да и с верой было плохо – мусульмане умирали так же, как и баптисты, католики, как и синтоисты, православные, как и буддисты. Боги наверху переругались и не выбрали главного.

Было отчаянно жалко детей. Они рождались с маской на лице и в перчатках. Они учились перед экраном компьютера и удивлялись, когда взрослые им рассказывали о своей молодости сказки.

Не очень было понятно, как продолжится человеческая жизнь. Люди перестали обниматься и целовать даже своих детей. Всемирный день объятий упразднили как вредный.

Хорошо ценилась фэнтези, где новых