родниковым источником на севере столицы. Альберт умел жить так, чтобы не напоминать себе о незнатном происхождении.

Пусть это случилось пару сотен лет назад, неважно что остальные не знают истинного имени сидящего напротив щёголя, важнее всего, что он сам знал это про себя и стыдился. И стыдился того, что испытывает неловкость.

Я считывал людей и раньше, тут и Драконы, и ведьмы, даже простые смертные были на одно лицо: движимые завистью, ревностью, жаждой наживы, готовые разорвать друг другу глотки. Но тут дело иное: раненое самолюбие. Эта рана глубже прочих, имя ей тщеславие.

Потомок моего врага дал мне главное оружие против себя, даже не поняв этого. Он продолжал сидеть и пить чай, оттопырив мизинец, промакивал белоснежной салфеткой тонкие губы и с лёгким удивлением смотрел на меня: мол, что есть тебе предложить? Ничего? Так я и думал.

Иногда показывать главный козырь сразу выгодно, это был тот случай. Порой человек или судьба не дают второго шанса произвести первое впечатление.

— Зачем вы примкнули к Огнепоклонникам? Неужели верите в смену династии?

Я смотрел ему в глаза, ожидая увидеть в них страх, но его не было. Несмотря на то что слуга, разодетый как королевский глашатай, не торопился покидать комнату, это не вызывало у его хозяина никакого неудовольствия, Альберт не стеснялся говорить прямо, равно как и тот милорд Рикон, которого я помнил.

— Нет, это безрассудно, — произнёс он наконец с лукавой улыбкой. С таким человеком можно договориться, я не ошибся, когда сделал на него ставку.

— При том что я не желаю этого, вы правы. Да и местью семье Морихен не горите, вижу. Зато имеете другую страсть, Драконам понятны страсти, в них пылает огонь.

— И что же это, по-вашему?

Альберт наклонился вперёд, вперившись в меня взглядом, будто хотел прочитать ответ в лице раньше, чем я произнесу его. Я тоже не торопился. Слуга мягко затворил дверь, чай стал остывать, а к прохладе кабинета я привык, так можно мериться взглядами достаточно долго, пока один не выдержит.

Моя страсть была далеко, на расстоянии, которое и крылу Дракона не преодолеть, а его желание прошло слишком близко от носа. Чтобы не попытаться за него ухватиться.

— Вы хотите признания. Чтобы ваше настоящее имя вписали в Книгу древнейших родов Сангратоса, чтобы ни одна шавка, какой бы родовитой она ни была, не смогла ткнуть своим развитым генеалогическим древом вам в лицо! Я не буду королём, мне это не нужно. Но я смогу воздействовать на короля и вернуть вам то, чего вы так жаждете: признания вашего рода.

— И что взамен? — изменившимся голосом спросил он, снова соединив кончики паучьих пальцев.

— Вы расскажите, что стало с моим отцом и поможете моей мести. Когда я попрошу вас об одолжении, вы не откажете мне, в чём бы оно не состояло.

Козырь выложен на стол, игра началась.

Глава 8. В плену Тьмы

1

Ниара

Я вернулась к работе в сокровищнице совсем не той, кем была до болезни. Во внешности произошли перемены, и я оправдывала их тем, что магия, хранившая мой истинный облик под печатью ранее, больше не действовала.

Главная храмовница сказала на это:

— Мы не станем тратить казну сокровищницы на ваше преображение. Значит, так решил Двуликий, да хранит вас его благой лик!

— Он тоже был черноволосым, — улыбнулась я, вполне довольная ходом разговора.

На том и порешили.

В новом, огромном и пышно украшенном золотом зале я занялась учётом именных драгоценных камней. Мне выделили для описи королевскую сокровищницу, вернее, ту её часть, которая состояла из драгоценных тиар или фамильных каменьев, обрамлённых в металл.

Работа проходила под чутким руководством казначея.

Однажды он стукнул меня палкой по руке, когда я задумалась, глядя на рубиновое ожерелье — подарок к свадьбе для королевы-матери от её свекрови.

— Это вещь ценная, не лапай её долго! — прошепелявил этот гнусавый тип и снова обрушил палку на мои руки. Больно почти не было, скорее унизительно, но я не смела протестовать в открытую: меня могли отстранить от сокровищницы и запереть в «Шипастой розе», пока не помру с тоски по свежему воздуху.

Домой не примут, бежать бесполезно, да я и не хотела. Опять попытаются выдать замуж, нет, я твёрдо была намерена ухватить судьбу за крыло и делать то, что хочу.

— Она не настоящая, — ответила я, потирая пальцы, и положила ожерелье на маленький столик с лампой и лупой. — Вот этот камень, и этот, да и тот — все фальшивки!

— Не выдумывай! — фыркнул старик и проковылял к столу, чтобы убедиться самому, что я дурёха и неумеха. И совсем не разбираюсь в каменьях, он это с самого начала твердил вполголоса, а с тех пор как я попала в немилость королевы Клотильды, а то и громко вслух.

Я только стояла, скрестив руки на груди, черноволосая, с глазами, наполненными Тьмой, в которую боялись заглядывать прочие послушницы. Пусть проверяет, я чую подлоги. Центральный, самый крупный рубин был фальшивкой ещё до того, как я к нему прикоснулась, а значит, остальным туда же дорога. Будут знать, как меня обижать.

Казначей долго изучал ожерелье, а потом повернулся ко мне с растерянным лицом приговорённого к казни, не ожидавшего столь сурового приговора, схватил за рукав и потащил в угол, то и дело оглядываясь на закрытую дверь.

— Никому не говори, слышишь! Я сам доложу по форме, а там, упаси Двуликий, тут его крылатый демон покажется младенцем, ну, ты поняла?

Его лицо посекундно искажалось судорогой, будто у механической куклы сломалась важная пружина, и я кивнула, желая предотвратить дальнейшее разрушение. Казначей был неприятным человеком, как все скупцы, но его благодарность могла пригодиться.

— Иди там посмотри, не заметишь ещё что? И говори только мне, не Главной храмовнице, ни тем более её прислужницам-кошкам!

Снова кивнула и вернулась к работе, пряча усмешку. Я знаю, что мой Дар несёт не только благо, но и проклятие, как Дар любой ведьмы. Наконец, я могу принять его, впустить в душу, не боясь запачкаться, потому что то, что гуляет по крови уже имеет печать Тьмы.

Чувствовала же, что придёт день, когда я полностью стану той, кого так опасалась моя мать, едва взглянув в лицо первенца. Мало того, девочка, так ещё и ведьма, как её сумасшедшая прабабка!

Сейчас я не стану об этом думать. «Я тоже подчиняюсь року», — говорил камень, принесённый в подарок от малознакомого мужчины. Я отправила изумруд назад, но он вернулся ко мне