И неожиданно для себя обрадовалась. Камни манили меня, а древние драгоценности могли усилить Дар, что они и сделали.

— Я должна поработать с самыми редкими и изысканными камнями, в этом зале есть такие, я чувствую. Вдруг среди них тоже затесались стекляшки? — я говорила ровно, но под конец сдалась и сделала упор на последнем слове.

Казначей нахмурился, но стоило упомянуть, что обвинят его, а мне, особе королевской крови, пусть и порченной, всё сойдёт с рук, он поник и согласился.

Не знаю, о чём договорился с королевой-матерью, та не позвала меня к себе, не сделала этого и Главная храмовница, но я добилась своей цели. Равно как и того, что отныне я имела право выходить в город раз в неделю, чем обычно пользовалась в обществе Берты, потому как одной знатной даме ходить неприлично, даже если всю дорогу путешествуешь в карете.

Каждое воскресенье после утренней молитвы в Храме Двуликого я отправлялась навестить родителей, потому что больше идти было некуда. Предприняла как-то безрассудную прогулку по проспекту Верного стража, но везде и всюду, даже надвинув шляпку на глаза и загородившись летним зонтиком от дурных глаз, я чувствовала неотступный взгляд.

Иногда я видела его в толпе, человека, мужчину, с которым едва была знакома, он делал вид, что не узнавал меня. Тогда вопреки предостережением Берты я переходила на другую сторону моста, чтобы спросить: «Зачем вы преследуете меня?» Однако было уже поздно: милорд Рикон исчезал среди гуляющих людей, с которыми приходилось раскланиваться и обмениваться любезностями.

Столица — огромный мир, в котором нельзя уединиться, если ты достаточно богата и знатна.

Так было раза два, и на третий я не решилась испытывать судьбу. Пугало то, что я уже ожидала увидеть в толпе этого человека и была бы расстроена, если бы он не появился.

Что мне за дело до жениха Оливии Лаветт, выписавшей его из провинции, чтобы наконец выйти замуж хоть за кого-нибудь? Все знали, что она не совсем здорова, и дело вовсе не в телесной немочи.

Первым летним днём я отправилась в родной дом. Возвращалась, словно восстала из могилы, и теперь не была уверена в том, что мне будут рады.

Мама ахнула и кинулась звать сестёр, те стайкой испуганных институток высыпали в гостиную и таращились на меня во все глаза.

— Ты пока ещё нехороша, но никто не посмеет винить тебя в этом! — мама оглядывала меня с ног до головы, и в её кротких глазах гнездился страх: а что если так останется навсегда?

— Я родилась такой, если помнишь, — холодно ответствовала я, снимая кружевные перчатки. Да, моя кожа посмуглела, что совсем не вязалось в глазах окружающих с благородным происхождением, и я знала, что маме будет неприятно видеть меня в истинном обличье.

— Я думала, всё позади: все эти годы мучений, когда ты не могла скрыть свою личину под правильной маской. Мы все притираемся каждое утро, чтобы кожа белела, мужчины бреются, чтобы не быть дикарями, все носят маски, — мама тяжело опустилась на диван и закрыла лицо руками.

Сёстры сели подле неё с двух сторон и гладили её по спине и волосам. Мне бы тоже хотелось такой близости с матерью, но её никогда не было, а сейчас поздно. Я почти слышала, о чём она думала: «Чем так, лучше бы ты умерла! Мы бы оплакали, поминали в молитвах, ставили свечки, пахнущие ладаном в склепе, где хранился твой прах, и жили бы дальше».

Не выдержав причитаний матери, слёз сестёр, я кинулась в кабинет отца. Странно, что он не вышел меня встретить. Второй завтрак был нашей семейной традицией.

Отец меня поймёт, я смогу взглянуть ему в лицо, не опасаясь упрёков. Моя семья знала, что я не хочу возвращать волосам и коже прежний вид, вот и злились, пытаясь виноватить.

Всё это я хотела бросить отцу в лицо, а потом упасть в его объятия и расплакаться. Он бы принялся меня утешать и говорить, что я всё решила правильно, а с матерью он поговорит так, что она больше не посмеет меня обижать.

Но отец был в кабинете не один.

«Я думаю, для служащего в министерстве по сохранению истории древних родов не составит труда вписать в книги ещё одно имя. Или найти там другое, забытое за опалой прежнего короля», — мягко произнёс смутно знакомый голос.

Отец что-то пробормотал, я не расслышала. Хотела уже повернуть обратно и приехать через неделю, когда ссора забудется, а мать смирится, но дверь отворилась, и я столкнулась нос к носу с тем, кого меньше всего хотела увидеть в родительском доме.

2

Это снова была она. Для завершения образа не хватало только красной броши, приколотой к сердцу моими руками. Я бы вернул её подарок и прибавил: «Ты предала меня ради них, а они предали тебя просто от скуки».

— Вы похорошели, леди Морихен, — сухо поклонился я, не в силах оторвать взгляда от её лица. — Собираетесь замуж?

— Нет, с чего вы решили, милорд Рикон? — ответила она, густо покраснев. Под её смуглой кожей румянец смотрелся как вино в глиняном сосуде, которое хочется выпить до капли. — Тем более это не ваше дело. Что вы делаете в нашем доме? Пытались снискать расположение моего отца?

Высокомерие в чёткой линии подбородка, в тёмных глазах, из которых выглядывала Тьма веков, приговаривая: «Я тебя помню, Дэниел», от него защемило сердце, я было даже хотел протянуть руку и коснуться её, восставшей из пепла для меня.

Пусть я её уничтожу, но сначала надышусь тем небом, под которым она ходит, снова смогу говорить с нею и слышать ответы из прекрасных уст, которые никто не ценил и не целовал больше меня.

— Пытался с его помощью добраться до звезд, миледи. Хорошего дня!

Я склонился к её руке по старомодной привычке и, не видя лица, не ошибся в реакции. Ниара остолбенела и вздрогнула, когда мои губы коснулись оголённой кожи её рук. У меня возникла безумная мысль: подкараулить красавицу и унести в лапах за Смирное море, где мы будем жить как частные лица по подставным документам.

Когда-то я положил в сейф за морем золото, оно всё ещё там, потому что на него наложена печать Дракона, значит, я смогу осуществить то, к чему готовился пару веков назад.

Прошлое и будущее стиралось, закручивалось в спираль, в эпицентре бури находились мы двое. На секунду я даже подумал: а не