– И как?

– Да был один случай в моем родном Норильске.

– Расскажешь? – Вася был кладезем баек.

– А что рассказывать? Автоцистерну видел?

– Само собой.

– Они у нас появились в прошлом году. Квас местного производства, бывает хвойный, бывает – хлебный. Хвойный от цинги хорош, но хлебный вкуснее. Я у стадиона частенько его брал. Но это история про другую цистерну, про ту, что возле старого рынка стояла на улице Кирова.

Глеб сел поудобнее, слушая.

– К той цистерне всегда тянулась очередь. Новички так пробу снимали: дегустируют, на лицах удивление, допивают залпом, берут добавку. Квасок кисло-сладкий, сильно ржаной, чуть-чуть ягодный, мигом утолит жажду.

– Еще сильнее захотелось, – облизнулся Глеб.

– Ты погоди, – посоветовал Корсар.

– Лила квас тетя Нахав. Кто по национальности – хрен поймешь. Большая баба в белом халате. Дергает кран, пенится эта, значит, золотистая, с коричневым оттенком водица. Ей – копейки, она вам – запотевшую пивную кружку или граненый стакан. И был там малец – Жора. Моего однокашника племяш. Полюбил он квас, за уши не отдерешь. Но однажды, – понизил голос Вася, – в Норильске начали пропадать люди. Соседи Жоры. Его приятель ему как-то сказал: «Ты к тете Нахав не ходи, она ведьма, живет в цистерне, а весь пивзавод, который квас производит, на услужении у Черного человека». Слыхали про такого?

– Который Есенина повесил.

– Он. Короче, Жора приятелю не поверил, у приятеля бабка была с приветом, все внуку запрещала. Петушки на палочке нельзя – их цыгане делают. Колбасу нельзя – ее варят из собак. Гречку жри. Будет ядерная война – гречка от лучевой болезни защитит.

Жора решил: про ведьму приятель от бабки услыхал. Но вскоре пропал и приятель. И, мало того, Жора с его бабушкой пересекся в очереди за квасом. Спросил, как идут поиски. А бабка так себя повела, словно вообще не поняла, о ком речь, словно забыла про внука. Жоре не по себе стало. А тут еще тетя Нахав… ополаскивает стаканы и смотрит на Жору пристально. Глаза мертвые. И нахваливает: свежий квасок! Холодный квасок!

– Щас будет самый смак, – сказал Корсар, закидывая в рот жевательную серу.

– Родители Жоры тоже на квас подсели. Все окрошку лопают и отрыгиваются. – Вася продемонстрировал, как именно. – И по пять раз на дню посылают сына к цистерне. А там очередь до пожарки. И никто не болтает, молча ждут, физиономии зеленоватые… А тетя Нахав зубоскалит, довольная, как клоп. И цистерна словно больше стала… Жоре страшно, подмывает сбежать, но жажда сильнее. Кваса охота… Дома Жора в бидон шестилитровый заглянул. А на поверхности кваса волосы плавают. Жору тут же стошнило. Опарышами!

– Я как-нибудь без кваса обойдусь, – сказал Глеб.

– Жору родители не слушали, – продолжал Вася. – Ему только дядька поверил – мой однокашник, потому что однокашник у тети Нахав не отоваривался. Но он тогда жил в другом городе, по телефону не поможешь.

А вскоре и родители Жоры, и сам Жора пропали. Только говорят, кто-то видел, как в ночь их исчезновения по Кирова шла автоцистерна. Сама по себе шла, а на ней, словно возница, сидела тетя Нахав. Как бы там ни было, – подытожил Вася, – с той ночи ни ведьму, ни цистерну больше не видели. Люди, пристрастившиеся к ведьмовскому квасу, умерли от разных желудочных болезней, а пивзавод наш закрыли, и директора расстреляли. Они действительно поклонялись Черному человеку. В резервуарах нашли чью-то ногу и червей величиной с сосиски. Вот так.

– Кваску? – предложил, ухмыляясь, Корсар.

– Ни в жизнь, – замотал головой Глеб.

– Обожаю эту историю, – сказал Корсар. – Только ты, Вась, когда про окрошку говоришь, уточняй, что она на квасу.

Вася внимательно оглядел подчиненного.

– А, простите, на чем же еще ей быть?

– На кефире.

– Окрошка на кефире? Я тебя уволю, Корсар.

Скрипнули дверцы балка. Вышла Галя с двумя алюминиевыми тарелками. Над тарелками вился пар.

– Мальчики, перекусите.

– Щи! – воскликнул Корсар.

– А мне? – привстал Глеб.

– А ты трудился, лодырь?

– Вот! – Глеб показал исписанный блокнот.

– Уговорил, и тебе тоже.

– Алло, мам. – Корсар поднес к уху деталь трансформатора. – Да, нормально. Мне тут щи Галина Печорская сварила.

Все рассмеялись. Вскочил Блох – проверить, что вкусненького подают.

– Перерыв, – сказал Вася. – Поем и сгоняю в Рубежку за машинным маслом.

– Давайте я съезжу, – предложила Галя.

– На чем?

– На мотоцикле.

– А ты умеешь? – Глеб хлопнул себя по лбу. – «Полный бак»! Отличный фильм!

– Фильм – чушь. Но я для съемок два месяца училась водить. Заодно куплю сухие сливки.

– А мне с тобой можно? – поднялся Глеб.

– Куда тебя девать! Пошли.

«Ковровец» рычал и норовисто дергался под весом наездников. Галя сдвинулась почти на бак. Жесткая рама колотила Глеба по заднице.

– Держись крепче! – крикнула Галя.

– Держусь. – Он сцепил руки на ее животе, замлел бы, но слишком уж лихо скакал мотоцикл по колдобистой гравийке. Волосы Гали щекотали нос. Пахли так сладко.

– Помедленнее, Галь!

– Трусишка!

Щебень летел из-под колес. Отвернувшись от ветра, Глеб скользил взором по березняку. И чуть не сверзился с рамы, увидев старуху.

Она замерла на пригорке. Древняя, сгорбленная, в каком-то черном рубище. На башке – гнездо из седых косм. Лицо темное, как на старых иконах. Показалось, что у старухи нет носа и это не лицо, а голый череп. Кикимора, выбравшаяся из чащобы. Секунда – и зловещая фигура исчезла за поворотом.

– Там старуха…

– Что?

– Старуха в лесу!

– Из деревни, наверное! Ягоды собирает!

– Наверное… – Образ женщины с лицом-черепом засел в голове. Может, старуха эта палки расставляла на прогалине? Может, это сама Яма? Ее персонификация…

За косогором лежала Рубежка. Пара пыльных улиц, домики на сваях, телеграфная контора, хибара сельской школы, вмещающая три грубо сколоченных парты. Галя остановилась напротив магазина.

– Ну как?

– Амазонка, – давясь кашлем, ответил Глеб.

В магазине их ждал очередной сюрприз, да такой, что визитеры опешили.

Прилавки ломились от яств. Не лавка, а отделение торгсина, гастроном Елисеевский или Смоленский. На полках – черная икра, балыки, финский сервелат, болгарские разносолы. Сладости от «Красного октября» и латвийской «Лаймы». Рижский бальзам, молдавское вино, сыры. И все первого сорта.

– Я, наверное, сплю, – пролепетала Галя.

– Это не для продажи, – строго сказала знакомая Глебу грудастая продавщица. За отечественным кинематографом она, верно, не следила. Не признала в Гале звезду экрана.

– Как – не для продажи? А для чего?

– К нам какая-то шишка из Москвы летит.

– Известная актриса? – предположил Глеб, подмигивая Гале.

– Чего бы нам ради актрис «Вишню в шоколаде» присылали? Нет, кто-то из правительства. Вот посмотрит, как мы живем, а после надо все это богатство