Обожрался я так, что уже ни кусочка в горло не лезло. Голову туманило, но соображал я еще неплохо, в отличие от Магнуса, который по возвращению выхлебал еще две кружки крепкого меда, и уснул на столе. Болли Толстяк продолжал усердно кушать, и ведь не притомился даже.

Вышел я во двор опростаться, а как вернулся, в зале шум, гам! Того и гляди, ножи хватать начнут да на бой кликать. Я стороной обошел, сел на свое место и давай слушать.

Вроде бы как повздорили воины. Один — наш, второй — смугло-бородатый. То ли черноволосую бабу не поделили, то ли за блюдо какое сцепились, а может, и вовсе взгляд не понравился.

Иноземец хоть и неправильно говорил по нашему, но всё ж понять его можно было. Звал он нашего на бой, говорил, что с деревяшкой любой трэль побегать может, а ты попробуй против воина выстоять. Говорил, что топорики наши только дерево и могут рубить, а настоящее оружие — это меч. А когда он наших богов поганить начал, тут уже все поднялись. За такое и жизнью поплатиться можно!

Рагнвальд и хускарл в белых тряпках тоже встали. Конунг на наших прикрикнул, хускарл по птичьи прочирикал что-то. Тут и узкоглазый вмешался, и железячный воин заговорил. Потом северянин в мехах как хлопнет в ладоши, да еще и силу примешал. Будто земля под ногами треснула! Разом все сели на места и замолкли.

Кеттил приподнял бровь и с любопытством уставился на северянина. Тот медленно поднялся, поправил меховую шапку и так же медленно заговорил:

— Ты, конунг Рагнвальд, в начале правильные слова сказал, — и коротко поклонился Беспечному. — Все воины хотят узнать, кто самый сильный да умелый. Да только ради праздного любопытства незачем жизни тратить. Для того вы играете в кнаттлейк. Для того и у других народов есть свои игры. Мы не хотим смертей. Вы не хотите смертей. Но наши воины жаждут посмотреть на удаль рунных из других земель и себя хотят показать. Чтобы слава об их силе разнеслась по всем морям!

Рагнвальд усмехнулся.

— Хочешь, чтобы я устроил турнир по кнаттлейку между нашими гостями и моими победителями?

Северянин покачал головой. Закутанный в пышные меха, он походил на неведомую тварь из леса.

— Это ваша игра. Конечно, в ней вы победите. Да и не все твои гости знакомы с местными зимами. Пусть гости предложат свои игры. А ты выставишь на них своих людей. У вас выбор большой, и ты сможешь выбрать лучших.

Толмачи договорили, и иноземцы разом закивали.

Рагнвальд окинул взглядом залу с перепившими воинами, спросил:

— Ну как, готовы ли вы постоять за честь Северных морей? Сразиться не на смерть, а ради удали и веселья?

— Да! — рявкнули мы.

Магнус дернулся, оторвал всклокоченную голову от стола и стал испуганно озираться по сторонам.

— Быть по сему. Узнаем, во что играют в чужих землях!

И пир продолжился уже без споров и ругани. Теперь за столами говорили о том, кто достоин сразиться с клятыми иноземцами.

На следующий день после пира Хандельсби обсуждал будущий турнир с иноземцами. Слова Рагнвальда повторяли из уст в уста так, будто бы на пиру сидели все жители: от дряхлой старушонки до распоследнего трэля. А описания соперников становились всё красочнее. Не северянин в мехах, а огромный великан, обросший шерстью с ног до головы. Не узкоглазый в желтом платье, а девка-карлица, у которой вовсе нет глаз. Не карл в кольчуге, а выползший из-под земли цверг в железном доспехе, и нет в том доспехе ни щелочки, ни стыка единого. Про бородатого мужика в белом не вспоминали, видимо, не смогли придумать достойного описания.

Жители ждали, когда же объявят об иноземных играх.

Я не прошел и одной улицы до конца, как собрал ворох городских слухов. Лохматый мальчишка клялся именем Орсы, что одно из соревнований будет по поеданию жареной свиньи. Кто быстрее и больше съест, тот и победил. Я схватил его за ухо и потребовал поклясться не именем самой доброй богини, а Фомриром. Тот лжецов терпеть не мог и всегда наказывал их за лжесвидетельство. Мальчишка заюлил, выкручиваясь, попросил прощения за обман, и я отпустил его, отвесив всепрощающий пинок. Фомрир бы явно хлеще отомстил.

Убийство двадцатирунной твари, скалолазание, глима и даже соревнование на мужскую выносливость… Чего только не придумали заскучавшие горожане?

Несмотря на обилие выпитого, я чувствовал себя замечательно, помнил всё, что происходило на пиру, и даже немного гордился своей выдержкой. Как я и думал, тут всё дело в тренировках: чем чаще пьёшь, тем больше можешь выпить и не опьянеть. Хотя до Болли Толстяка мне ещё далеко. Он пил вино и меда, как воду, и ни капли не захмелел. Если будут проводить соревнование по винопитию, то конунг должен выставить Болли без всяких сомнений.

Вечером к нам заглянул сам Магнус, конунгов сын. Я помнил, что он несколько раз засыпал во время пира, но потом ему принесли выпить какую-то дрянь, и он явно посвежел.

Ньорд и старуха засуетились, не зная, чем и угощать столь дорогого гостя. А я прямо зауважал парня. Мог бы прислать за мной трэля, но не постыдился и ногами сходить. Мне-то без разницы, а вот старикам — большая честь. Уверен, что соседи локти обгрызут с досады, что не они взяли нас на постой.

Он сел за стол, из вежливости отхлебнул кислого молока, поблагодарил старуху и обратился ко мне:

— Весело вчера было, да?

— Угу, — подтвердил я, не понимая, зачем он пришёл.

— Отец сказал, что помогать нам не станет. Никакого добивания подранков или что-то вроде того.

— Эмм, хорошо, — кивнул я.

— Я-то справлюсь. Я уже участвовал в охоте, знаю их повадки, слабые места. Половину шестой руны набил именно на гармах. А вот как ты справишься… Стейн ведь правильно сказал, от карлов там никакого проку. Обычно победителям-карлам позволяют добить еле живого зверя, чтобы те поднялись на руну.

У меня появились подозрения, что я помнил о вчерашнем пире далеко не всё.

— И что? Я же победитель, значит, и мне должны дать одного.

— Я так отцу и сказал. Но он ответил, что именем Фомрира шутить не стоит. И что обет — это серьёзно. И если отец поможет тебе, то бог-воин может отомстить ему, а месть конунгу — беда для всей страны.

Магнус говорил деловито, по-взрослому. Только я не мог понять, о чём.

— Обет? Какой обет?

— Ты не помнишь? — подскочил мальчишка. — Совсем?

— Помню танцы некрасивых девиц. Помню истории, которые мы рассказывали друг другу. Помню, как договорились насчет турнира с иноземцами. Еще танец с мечами был. А потом мы с Тулле ушли.

— Про охоту разговора не помнишь? А девку, по твоим словам, некрасивую, с которой ты чуть не подрался? И про браслет?

Я еще раз перебрал в памяти события прошлого вечера. Всё казалось очень четким. Я помнил вкус еды, помнил разговоры, лица иноземцев, брякание мечей под удары бодрана. Ни охоты, ни девок, ни драк не всплывало.