— И часто у вас тут лед трескается? Почему б не проводить турнир на поле?

— Такого размера поле еще поискать надо. А фьорд — он тут, под боком, — ответил старик. — В этот раз всего один помер. А было всякое. Когда ж это было? Зим десять назад?

— Какой десять? В том году еще дочь Ингмара замуж выходила. Нынче ее первенец первую жертву богам принес. Зим тринадцать-четырнадцать уж никак.

— Ну вот. Тогда на кнаттлейке человек двадцать погибло.

— Тоже утопли? — спросил Тулле.

— Да какой… Некоторые утопли, тут врать не буду. Тогда играли хельты на четырнадцатой-пятнадцатой руне, почти сторхельты. Силища немеренная! Был такой Гвюдни по прозвищу Великан. Все, кто его видели в первый раз, думали, что он Изменившийся. Громадный, могучий, седые волосы до пояса, нос как у орла. И когда пришел его черед быть защитником, ударил он по плашке с такой силой, что та долетела до горожан и выкосила целую улицу. Часть померла на месте, часть — потом от ран скончались.

— Значит, Каю повезло, что его не прибили на льду, — заметил друг.

— Ты не понимаешь! — приподнялся я на локтях и тут же плюхнулся обратно, получив тычок в спину. — Я видел, как дерутся хельты прямо вот так! Перед собой! Чувствовал их силу! Слышал их дыхание. А увернуться я всегда мог.

— Так когда праздновать будем? С конунгом.

— Завтра. Сказали, к полудню прийти без оружия и в лучшем платье.

К пирам у ярлов я уже, считай, привык. Самый худший был, конечно, у ярла Торира Тугая Мошна. И как от него только дружинники не сбежали? Самый веселый, пожалуй, в Сёльвхусе, у ярла Сигарра. А вот каково будет празднество у конунга?

В день пирования я с самого утра ни крошки не тронул, чтобы поберечь место для конунговых угощений. Расчесался волос к волосу, заплел несколько кос по бокам, внимательно осмотрел щеки и подбородок. Не растет клятая борода, и всё! Одежи было не так много. Взял рубаху поярче, серебряный браслет я и так с руки не снимал. Поясной нож, волчий плащ — вот и собрался на пир. Тулле нарядился схожим образом, только палку прихватил как костыль. Наступать на ногу ему все еще было больно.

Рагнвальд устраивал пиры не в том доме, где проходил суд. Для пиров он построил домину побольше да пошире, разукрасил в разные цвета, каждый столб, поддерживающий крышу, был искусно покрыт резьбой да позолотой. Жилище богов, не иначе!

И перед входом уже скопилось полно народу. Проходили внутрь так медленно, будто пиво давали только на входе, и каждый старался выпить побольше. Солнце уж давно перешло полуденную черту, у меня замерзли ноги, а Тулле устал висеть на своей деревяшке, и лишь тогда мы приблизились к двери.

У входа мы скинули плащи, отдали их слугам, показали, что оружия с собой нет. Я показал конунгов браслет. И к нам подошел черный человек с лоханью воды, дабы мы умыли лица и руки.

Я застыл, онемев от … нет, не страха, скорее, от удивления. Схватился за поясной нож.

— Это тварь? Изменившийся? — прорычал я, не спуская глаз с черного человека.

Он был весь черный. Кожа, волосы, черные зрачки на белом, черные губы и уши. Может, конунг пошутил и вымазал раба сажей? Тело-то у него должно быть белым. Я подскочил к нему, дернул за ворот, но и грудь у него тоже была черной.

— Это не тварь, — сказал Стиг Мокрые Штаны, что стоял неподалеку. Присматривал за гостями. — Трэль. Ты же видишь, что он безрунный.

Как будто я помнил сейчас о рунах…

— Он весь черный? — недоверчиво спросил я.

— Весь. Можешь потереть водой, если сомневаешься.

Поэтому все и застревали на входе. Я не смог удержаться, намочил край рукава и потер руку трэля. Все еще черная. На ткани ни капельки сажи не осталось. Впрочем, краски бывают разными.

И волосы у него были странными, похожие на овечью шерсть — завиты в тугие кольца. Нос широченный, губы словно вывернуты наизнанку. А еще он был высоченным. Выше Тулле. И меня это разозлило. Даже непонятное безрунное чудище — и то вымахало, как жердина.

— Пусть он зубы покажет.

— Сам смотри, — заржал Стиг. — Поди, не укусит.

Сволочь. Не вставать же мне на цыпочки при всех.

Тулле подскочил поближе, оперся одной рукой на костыль, а второй задрал верхнюю губу раба. Зубы оказались белыми.

— А кровь? Кровь тоже черная?

— Нет, кровь обычная, красная, — на этот раз Стиг ответил. И правильно, иначе бы я резанул раба, чтобы проверить. — Если насмотрелись, то проходите дальше. Там будут необычные гости, поэтому конунг Рагнвальд и приказал, чтобы этот раб встречал на входе. Так что внутри в зубы никому не смотреть, кожу водой не тереть, ножиком ни в кого не тыкать. Если понятно, проходите.

Две белоголовые рабыни приподняли занавесь, и мы вошли в залу.

Я снова встал, как вкопанный, и не знал, куда смотреть. Сначала в глаза бросились столы, накрытые расшитой золотом тканью, вокруг очага. Лавки накрыты шкурами, где медвежьими, где волчьими, а где и вовсе неизвестно чьими. На столбах резьба такая тонкая, будто то и не дерево вовсе, а паучья нить, затейливо переплетенная. В стенах сделаны дыры, но ни ветер, ни холод через них не проникает, потому как закрыты они разноцветной слюдой. Потому зала казалась окрашенной пятнами. На стенах висят вроде бы и гобелены, а вроде бы и не они. Я не удержался и потрогал один. Гладкий и мягкий, будто из атласа. Но одна рубаха из этой ткани стоит немереных денег, а уж целое полотно и вовсе цены не имеет. И узоры на них невиданные. Вроде бы и боги, а на наших не похожи. Больше на изменившихся. Зачем вешать тварей в пиршественной зале?

Тулле шикнул на меня, мол, пойдем уже.

Столов и лавок было тоже много. И то сказать, одних только игроков в кнаттлейк полсотни должно собраться, а еще дружина Рагнвальда, его помощники, родня, знатные и уважаемые гости, ярлы, которые остались в столице… Сотни четыре гостей.

Посередине дома, возле стены, стояли музыканты. И опять я увидел и знакомые инструменты, вроде тальхарпы, бодрана, лура и прочего, и ранее невиданные штуки. И люди тоже разные, в наших одеждах и в чуждых.

Мы с Тулле сначала сели за дальний от конунга стол, где я заметил знакомых по кнаттлейку ребят. Но вскоре ко мне подошел раб и пригласил перейти к другому столу. Я хотел помочь Тулле подняться.

— Прошу прощения, карл. Только ты один. Как победитель, — поклонился трэль.

Тулле махнул, чтоб я шел.

И раб отвел меня за ближний к конунгу стол. Это, конечно, большая честь, вот только с другом и пировать веселее.

— Кай! — обрадовался Магнус.

Вот уж кто выглядел нарядно! Если содрать с него все серебро и золото да продать одежду, то можно удалиться на покой, купить дом, скот, рабов, жениться и прожить всю жизнь в довольстве, да еще детей обеспечить до конца их дней.