— А, сумасшедший паренек! — воскликнул Болли Толстяк, сидевший за тем же столом. Ему поставили отдельную лавку, чтобы его живот и бока не мешали сидящим рядом.

Все игроки-хельты расположились за столом Магнуса, как и победители каждого дня турнира.

— Почему сумасшедший-то? — возмутился Моди Коса. — Всё правильно он сделал! Не побоялся нырнуть под лед.

— Под лед ладно, — вмешался Альмод. — Он же чуть ли не с нами в кнаттлейк играл. Стоял, кровавыми слезами истекал, но не уходил. А ведь могли и зашибить ненароком.

— Его зовут Кай Безумец, сын Эрлинга Кровохлёба, — вмешался Магнус.

— Это который осенью фьорд переплыл и лодку обогнал? — спросил карл лет двадцати пяти.

— Или который Торкеля Мачту убил? — добавил другой.

— Я слышал ещё про одного безумца, который пригласил Сварта-тролля в хирд, хотя тот топор в руки взять не может. Проклятье такое.

Я краснел и бледнел, выслушивая их реплики. Вроде бы и гордиться надо, а что-то не получалось. Слушалось и впрямь глупо.

— Ну что, пойдешь на конунгову охоту? Гармов бить? — вежливо переменил разговор Кеттил Кольчуга.

Не успел я и рта раскрыть, как приветственные крики заполонили всю залу. Последним вошел конунг и его личные гости. Рагнвальд в этот раз не поскромничал. Руки в серебряных браслетах, в ушах золотые кольца, пояс сверкал каменьями. За ним шел знакомый уже жрец с гирей вместо правой кисти. И снова от его мимолетного взгляда меня будто ожгло искрой, вылетевшей из костра. А следом шел, я чуть с лавки не упал, мужчина в оранжевом балахоне с выбритой макушкой. Это был не тот чокнутый, которого я дважды встречал в городе, нет, этот был холеный, сытый и лоснящийся, но определенно той же веры в бога-Солнце. Что он делал под крышей Рагнвальда?

Пара сторхельтов, внешне ничем не примечательных. Хельт весь в мехах, словно только что из леса пришел. Низенький, ростом с меня, десятирунный в желтом по-бабьи длинном платье, сразу не понравился из-за глаз-щелочек. Чего это он щурится? Кого подозревает? Высокий чернобородый смуглый хускарл, тоже с ног до головы замотанный в тряпки, только белые. Карл в железе, он звенел и брякал при каждом шаге, даже к рукам и ногам были примотаны железные пластины. И еще несколько таких же чудиков.

Магнус прошептал, что большая часть людей за конунговым столом — гости из других краев. Они по-нашему говорили плохо, потому за их спинами встали толмачи.

Рабы шустро обносили столы, расставляя обильную снедь и разливая необычно пахнущее красное пиво.

— Давненько мы не пробовали доброго винца, а Кеттил? — пробасил Арнодд Железный.

Вино? Заморский напиток из ягод?

— Надо почаще выбираться из своего медвежьего угла, — ответил ему Стейн Трехрукий. — Я прошлым летом изрядно нахлебался. Лучше уж наши меда пить. С травами да с холодком.

— Вино вину рознь, — заметил Болли Толстяк. — Бывают и такие, точно прокисшее молоко хлебаешь, живот прихватит, а в голову так и не ударит.

— Конунг, поди, такого подавать не будет.

— Нам-то нет, а тем, кто пониже сидит, и кислое сойдет. О, я вспомнил один случай… — Толстяк замолк.

Рагнвальд поднялся, вслед за ним встали все пирующие.

— Что ценят в мужчине люди и боги? Доблесть! Отвагу! Честь! Ум! Эти достоинства есть у каждого рунного на Северных морях!

— Да! — взревели мы.

Толмачи наклонились и зашептали на ухо иноземцам. Узкоглазый покивал, чужестранец в белом платье нахмурился, парень в железе усмехнулся. Хельт в мехах крутил в руках кружку, будто не мог дождаться, когда разрешат выпить.

— Каждый воин стремится стать сильнее, подняться выше гор и солнца, перешагнуть за порог сторхельта. Но боги даровали нам благодать не ради бахвальства и не ради взаимных смертей. Идет превечная война с тварями!

— Да!

— И чтобы не тратили мы свои жизни попусту, боги даровали нам кнаттлейк! Игру, в которой достойные могут помериться силами, не проливая крови даром, радуя себя и людей вокруг. И я счастлив, что в моих землях столько сильных и умелых воинов! Мое сердце радовалось, когда я смотрел турнир. Так давайте поприветствуем наших отважных игроков в кнаттлейк! Дранк!

— Дранк, — разом выдохнули люди в зале и подняли кружки.

Я хотел было залпом проглотить вино, но Магнус остановил меня:

— Погоди! Это же вино, а не ослиная моча. Ты понюхай, отхлебни, а уж потом пей до конца.

Хельты, посмеиваясь, не спеша потягивали выпивку. Разве что Болли разом выпил всё и тут же набросился на пироги с мясом и рыбой.

Ну, понюхал. Пахло травой и незнакомыми ягодами. Отхлебнул. Кисло и сладко сразу, будто попробовал какой-то сочный фрукт. Вкусно! Такое и впрямь жалко залпом пить. Так что я маленькими глотками опустошил кружку и протянул рабу, который разливал вино. Выпил вторую, третью…

— Не спеши! — рассмеялся Кеттил. — Вино — оно пьётся легко, а в голову бьёт крепко. Поешь лучше.

Как раз принесли новые блюда. Смотрел я на них и понять не мог, что это за штуки такие и как их есть. Белые скрученные к верху куски не то теста, не то сала, паром исходят, пахнут мясом и чем-то незнакомым. Хельты вокруг тоже призадумались. Толстяк, недолго думая, схватил один, закинул в рот, проглотил.

— Это вроде маленького пирога с мясом. Вкусно!

После него и мы взялись. Кусаешь этот пирог, а оттуда бульон вместе с мясом прямо в рот стекает. Тут тебе и похлебка, и лепешка, и мясо зараз. А потом оглянулся и увидел, что узкоглазый в желтом платье не руками их хватает, а палочками берет, сует в плошку перед собой, а уж потом в рот. Вот чудной!

Запеченный тюлений бок, медвежьи лапы, поджаренный угорь, пропитанный травами, каша из белой крупы с курицей и грибами, неведомые тягучие сладости, от которых зубы прилипали друг к другу и никак не хотели отклеиваться.

— Я ж историю хотел рассказать! — спохватился Толстяк.

Заиграли музыканты. Загудел бодран, запела тальхарпа, зазвенели струны на арфе.

— Тогда меня ещё звали Толстяком шутки ради. Я был длинный и худой, как тот угорь. Поругались мы тогда с одним дураком, как его звали, не упомню, но прозвище было Полутролль. Как получилось, не скажу. Пьяный был.

Толстяк хохотнул, опростал кружку с мёдом. Вина нам больше не подавали.

— Слово за слово. Он мне зуб выбил, я ему нос сломал, вот и сговорились мы через три дня биться насмерть на мечах. Я тогда у одной вдовушки зимовал. Накормила она меня чем-то — два дня от выгребной ямы отойти не мог. Что не съем — сразу в сральник проваливается.

Я посмотрел на сладкую коричневую жижу, тающую на руках, подозвал раба, вытер пальцы и взялся за кружку. Ну в Бездну!

— Я тогда и не понял сразу. Третий день настал, а я всё дрищу и дрищу. Умирать не страшно, но ведь опозорюсь же! Вот я и послал к этому Полутроллю мальчишку с предложением биться в реке по пояс — там хоть обосраться можно. Перед рассветом туда добрался, портки скинул и в воду полез. Яйца едва ли не по самое горло залезли. Холодно, как под Скирировым взглядом.