Морис Метерлинк, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1911 год, известный в свое время всей Европе, называл этих горластых, плохо одетых, дурно пахнущих подвижников нидерландского так: «...кучка агитаторов, которые из-за своего сомнительного рождения на деревенских задворках и запоздалого обучения не в состоянии выучить французский» (французская газета «Фигаро», 5 июля 1902 года). Впоследствии Метерлинк принес свои извинения, но, вообще говоря, как это возможно, что знаменитый автор пишет нечто подобное в газете? А все потому, что выдающиеся умы, отмеченные мировой славой во всех сферах, то есть сам Метерлинк, кардинал Мерсье, профессор Эжен Дож, генеральный прокурор Шарль де Бове, политики вроде Роже и Янсона, были убеждены, что жизнь стала бы лучше, если бы все заговорили на французском. Нидерландский как базис обучения — это покушение на культуру; Метерлинк резко возражал против нидерландского как основы программы Гентского университета. Это, дескать, грозит Фландрии окончательным разрывом с культурой. Мы не должны сомневаться, что все эти великие люди хотели добра бедной Фландрии. Даже выдающийся фламандский писатель Сирил Бёйссе был убежден, что фламандец, этот маленький человек, может эмансипироваться, только научившись французскому.

Еще в 1965 году я слышал из уст молодого, интеллигентного, благовоспитанного франкоязычного антверпенского иезуита, выходца из верхних слоев буржуазии, что через двадцать лет вся Фландрия будет говорить на французском. По его мнению, борьба за нидерландский станет арьергардной войной. Ход цивилизации определил, что все малые языки должны исчезнуть. Защитники нидерландского оторваны от реальности. Этот разговор произошел полвека назад. Замените французский английским, патера на директора, и вы получите узнаваемую современную историю. Любопытно, какой язык быстрые на ум реалисты станут возвеличивать в ближайшую эпоху. Китайский? Суахили? Турецкий?

Так кто же оказался прав?

Правы оказались деревенские невежды. Правы оказались жухлые капелланы. Бородатые павианы-недоучки оказались правы. Никудышные поэты оказались правы. Чокнутые романтики оказались правы. Маргинальные дебилы-политики оказались правы. Каждый, кто носился с замороченными, нереалистичными, туманными, крамольными, отсталыми фантазиями, оказался прав.

А просвещенные умы, сильные мира сего, господа с хорошими манерами, хорошим воспитанием, хорошим вкусом и хорошими деньгами оказались не правы, обидно и жестоко не правы. Их реализм был громкой заменой близорукости. Их реализм был обманом жизни, прикрытием собственной выгоды. Их реализм был интеллектуальной ленью. Их реализм был не более чем фантазией.

Сегодня мир развивается намного быстрее, чем сто лет назад. Тот, кто кланяется английскому как единственному варианту исходя из реализма, оказывается более близоруким, чем кардинал Мерсье или Морис Метерлинк. Сто лет тому назад кардинал Мерсье заявил, что фламандский (слово «нидерландский», видимо, отсутствовало в его словарном запасе) непригоден для научной работы, хотя Камерлинг-Оннес как раз получил Нобелевскую премию, и уже была опубликована первая книга Хёйзинги. Когда язык удаляют из системы высшего образования, он очень скоро исчезает. Нам известно, что некоторые нидерландские министры предлагали ввести в университетах английский как язык высшей школы. Сегодня того же добиваются фламандские националисты. Везде есть пустые головы, лишенные памяти, но больше всего их среди фламандских националистов.

В этой главе я обрушился на лень и самодовольство своих соплеменников. Раньше я полагал, что нидерландцам следует самим бранить себя. Но потом пересилил робость и начал клеймить в своих работах самодовольство и провинциализм нидерландцев.

Провинциализм голландского мегаполиса должен быть взломан. Тесные рамки использования языка и акцента должны быть раздвинуты, чтобы дать место достоянию остальных нидерландцев. Фламандский провинциализм нуворишей нужно гнать пинками прочь. Махровое самомнение, лишенное всякой опоры, отравляет наш язык и культуру. Но самое ценное из провинциализма заслуживает нашего внимания: искренняя любовь к языку, любовь с ее горьким опытом и бездумная радость от диалектов.

Брюссель

[43]

В Брюсселе живет свыше одного миллиона ста тысяч человек, и город быстро растет. В Нидерландах нет ни одного такого же крупного и столь же интернационального города. В самом деле, Брюссель — столица Европы. Это один из его аспектов, хотя и не самый значительный.

Брюссель — самый большой город, где говорят на нидерландском языке. Вместе с тем Брюссель входит в пятерку самых больших франкоговорящих городов мира, которую возглавляют Париж и Монреаль, он больше Марселя и сопоставим с Лионом или Лиллем; численность жителей Дакара мне неизвестна. При этом у нас только два официальных языка. В Брюсселе угнездились крупные контингенты итальянцев, марокканцев, турок, греков, косоваров, поляков, румын и болгар. Сначала они были гастарбайтерами, но скоро осели навсегда, родили детей. Семеро из десяти рожденных в Брюсселе не будут говорить в быту ни на французском, ни на нидерландском. Очень незначительная часть иностранцев работает в учреждениях Европейского союза. Больше 10% брюссельцев — выходцы из Северной Африки.

Все больше иностранцев принимает бельгийское гражданство. В провинциальном парламенте заседают 89 депутатов. У четырнадцати из них арабские фамилии. То есть здесь их даже перебор. В период выборов в советы коммун на плакатах, расклеенных в кафе и на улицах, бросаются в глаза лица турок, марокканцев и чернокожих африканцев. Эти люди выглядят так же спортивно и улыбаются так же подкупающе, как кандидаты с фамилиями Янсенс или Дюпон. Они явно «в тренде». Прошли времена, когда их обзывали «алиби-Али» или как-то иначе.

В Брюсселе слово «язык» не имеет единственного числа. Для начала предлагаю выполнить одно практическое упражнение. Каждый может принять в нем участие. Нужно лишь потратить несколько часов.

Поезжайте на метро, линия М1, от станции «Стоккел» до станции «Вест», с востока на запад, из богатого Брюсселя в бедный. Подсчитайте языки. Попытайтесь их назвать. Возьмите с собой записную книжку и карандаш или какое-нибудь электронное устройство, потому что к концу поездки пальцы ваших рук и ног онемеют. Вы будете ехать сквозь лингвистический срез, где языковые слои накладываются один на другой, как слои земных пород на геологическом профильном срезе. Не забывайте, язык взаимосвязан с общественным классом. Язык, находясь на дне или на поверхности, объединяет бедных или богатых людей, господские дома, конторы или городские свалки.

Сначала это не очень трудно: французский и нидерландский во всех регистрах и перекосах, а также евронемецкий, евроиспанский и, разумеется, вся гамма упрощенных вариантов английского. Над нами широкие проспекты и парки. Возле станции «Шуман», как раз под оледеневшим, отталкивающего вида сердцем Евросоюза встречаем оба национальных языка Бельгии, но это ненадолго. Дальше минуем квартал министерств.

До станции «Синт-Кателине» мы еще можем услышать болтовню молодых фламандских чиновников. Наверху улица Дансартстраат с ее модными авангардистскими бутиками, ресторанами Рыбного рынка, книжным магазином и писательским клубом «Пасса-Порта». Мы