– Эй, в чем дело!? – подскочил Белый, испугавшись, что у лимоса активировался какой-нибудь медальон обнаружения.

Райн все также оставлял вопросы мага без внимания, продолжая рассматривать каюту, сильно при этом щурясь. Вопреки страхам Дамаска, красивое личико парня сменило выражение подозрения на недоумение.

– Сапрас! – произнес он.

После этого лимос злобно посмотрел на часто дышащего Белого, и от этого тяжелого взгляда песочных глаз, ему стало сильно не по себе. От парня так и веяло угрозой.

Еще немного постояв, Райн развернулся и вышел из каюты. После такого незамысловатого общения, Дамаск сделал вывод, что, в общем и целом, квихельмы ему не нравятся.

– Вот ведь зараза хитрая! – негромко возмутился Шах, когда шаги за дверью стихли. – Если б не твоя странная магия, погорели бы на месте.

– В смысле?

– У этого гаденыша медальон "магического зрения" был. И он им сейчас воспользовался.

– И что?

– То, что, если бы ты набросил на Черного и мелких обычный полог невидимости, засранец мог бы их увидеть.

Дамаск про себя несказанно удивился. Что же тогда он сделал с мальчишками? Чем отличается обычный полог невидимости от его?

– Редкий, наверное, медальон-то… – предположил Белый, подходя к столику и беря одну тарелку с наваристым густым супом, от которого так восхитительно пахло, что рот в один момент наполнился слюной, а живот призывно заурчал, напоминая о своей пустоте.

– Редкий, не то слово! Странно, что у лимоса он есть. У квихельмов с высоким-то рангом не у всех имеется… – слегка удивленным тоном сказал Шах. – Как бы то ни было, с этим квихельмом надо быть настороже. Что-то мне подсказывает, с нас он теперь глаз не спустит.

– Это да… Шах, ты как? Есть будешь?

– Нет, – просто ответил скорпус, слегка побледнев и задышав ртом.

– Тогда, Бирм, я тебе оставлю, а эту порцию, Шлепок, Ганс, делите между собой, – быстро распорядился Белый, отправляя в рот первую ложку.

Когда все, кроме тошнящегося Шаха, насытились, Дамаск разлегся на кровати, уставившись в потолок. Вдруг на него напало беспокойство за Ганса. Всегда такой подвижный, шумный и крикливый мальчишка вел себя на редкость тихо.

– Ганс, братишка, иди-ка сюда, – позвал Дамаск мальчика, протягивая руку.

На кровати началось неуверенное шевеление, после чего Белый почувствовал, как кто-то маленький лег рядом и крепко к нему прижался.

– Ты чего такой тихий?

Ответа не последовало.

– Ганс, все нормально? У тебя ничего не болит? – все сильней беспокоился маг, слыша в ответ лишь молчание.

– Шлепок, он все время с тобой был?

– Каждую секунду, – подтвердил Шлепок.

– Вы не падали? Не ударялись ни обо что?

– Нет. Все ладно было.

– Почему тогда он молчит? – не унимался Белый. – Бирм, может его видимым сделать? Посмотреть все ли в порядке?

– Сдурел? – вмешался Шах. – Ничего ни с кем не надо делать. Все в порядке с блохой. Напуган просто. Не каждый день такие марафоны с погоней устраивают. Я видел уже такое не раз, когда после серьезных потрясений даже самые громкие дети переставали говорить.

– И как долго они не говорили? – беспокойство послышалось и в голосе Черного.

– Да когда как. Бывало и вовсе переставали.

Дамаск почувствовал, как ноги у него заледенели. Если так случится, то виноваты будут именно они.

– А что если он не заговорит? – вторя мыслям Белого, задал волнующий вопрос Бирм.

– Значит, слава Оркусу, какое-то время мы побудем в тишине, – раздраженно ответил Шах.

Прошло четыре дня. Еды, что приносили для Дамаска и Шаха, катастрофически не хватало на пятерых. Поэтому коллективно было принято решение, что Бирм и Шлепок будут таскать припасы квихельмов из шкиперской каюты. Вроде бы пока невидимые гости на корабле замечены не были.

Ганс до сих пор продолжал молчать, Шах валялся на кровати, Бирм же и Шлепок то появлялись в каюте, то пропадали. Дамаск почти все время проводил на верхней палубе, смотря на темные волны и тренируясь переходить на магическое зрение. С каждым разом у него получалось все лучше и лучше. Теперь, чтобы начать видеть мир во всех его "красках", Белому не требовался всплеск эмоций. Достаточно было сосредоточиться на себе, на пульсирующем огоньке, который чувствовался в центре чревного сплетения.

Когда Дамаск медитировал на носу корабля, за ним очень часто наблюдал Мастер Кутред, что крайне раздражало мальчика. Он мог смотреть на него несколько часов к ряду, затем просто вставал и уходил. И чем дольше капитан корабля наблюдал, тем сильнее в Белом крепло чувство, что если он отправится вместе с квихельмами в Квихл, вряд ли ему удастся потом покинуть Братство.

За все это время Дамаск сошелся лишь с одним человеком на борту – лимосом Тонгом. Он был довольно открытым парнем и всегда дружелюбно отвечал на вопросы. Очень часто, когда Дамаск сидел на носу корабля, смотря в черно-синюю даль океана, к нему присоединялся Тонг. По большей части, они просто молчали, наслаждаясь свежим соленым ветром, приятно ласкающим разрумянившиеся лица. Но бывало, мальчишки начинали разговаривать обо всем и ни о чем. Один из таких разговоров навсегда запал в душу Дамаска, оставив глубокую зарубку на дощечке важных знаний в его памяти.

Это случилось на третий день плавания, когда Илар уже практически скрылся за горизонтом, а бледнеющая в вышине Чара с каждой минутой вбирала в себя все больше серебра. Белый как обычно проводил время на верхней палубе красного когга. В этот момент, к нему присоединился лимос Тонг, запрыгнув на бортик корабля.

– Вот почему, когда Илар восходит, он освещает мир розовыми лучами, а когда садится – кроваво-красными? – вдруг спросил он, глядя на горизонт. – Неужели, Оркус так показывает нам игру жизни и смерти?

Надо сказать, Дамаск не ожидал подобных вопросов, поэтому слегка растерялся.

– Честно говоря, никогда не думал об этом… – ответил Белый.

– Когда же еще об этом думать, как не в такие моменты?

Дамаск не стал отвечать. Атмосфера природного таинства была разрушена, и Белый теперь тупо пялиться на почти скрывшийся в океане ободок Илара.

– Давно ты в Братстве, Тонг? – спросил Дамаск, глядя на мягкий профиль юного квихельма.

– Лет с четырех-пяти, наверное.

– А что стало с твоими родителями?

Лимос посмотрел на Белого с явным удивлением.

– Ничего. А что с ними должно было стать? Полгода назад я получил письмо от матери, отец все также является главным казначеем при султане Арома, а мать воспитывает двух моих младших сестер. Так что у них все очень даже неплохо.

Дамаск впал в некое подобие ступора. Он-то думал, что квихельмы подбираю только мальчишек-бродяг. А тут перед ним стоял представитель зажиточного сословия, если не знатного.