– Но как они отдали тебя квихельмам в таком раннем возрасте? – наконец, оформил Дамаск свою мысль в слова.

Тонг по лицу своего странного собеседника пытался понять шутит тот или нет, с подозрением смотря в его наивные голубые глаза.

– Это большая честь, если член семьи избирается провидицей квихельмов. Через нее люди слышат глас Оркуса. Если она выберет сына короля, тот должен отдать его на воспитание квихельмам. Это значит, что ему предначертано нечто большее, чем править королевством. Это все знают. Мои родители с великой радостью передали меня квихельмам. И я ни разу не пожалел, что нахожусь среди таких достойнейших и сильнейших мужей Эвы.

Тонг говорил спокойно. Он всего лишь пытался объяснить, и, самое удивительное, при таких громких словах вовсе не походил на фанатика.

– Почему вы всех сильней? Почему вас бояться даже мортенийцы?

– Какой самый большой страх у человека? – ни с того ни с сего кинул лимос в лоб вопрос, спустя несколько секунд молчания.

Белый задумался. Он прикидывал разные варианты, но, в общем-то, они сводились к одному.

– Страх смерти? – предположил маг.

– Нет. Смерть сама по себе не страшна. За ней грядет небытие. Забвение. Люди боятся боли. Боль – это всегда страшно. Она делает плоть слабой, а душу безвольной.

В Квихле нас учат именно этому. Нас приучают к боли. Искореняют этот разъедающий страх. Мы не боимся ни ран, ни пыток, ни смерти. Нас нечем пугать, оттого пугаем мы. Нас боятся, потому что мы ничего не боимся. К тому же квихельмы обучены убивать, а это, согласись, довольно опасное сочетание.

Эти слова лимоса тяжело упали на сердце Дамаска, как камень падает на дно океана. Именно тогда он четко для себя решил, что если, не дай Оркус, ему доведется перейти дорогу квихельмам, нужно цепляться за любую возможность, дабы избежать столкновения.

Однако это было не все, что узнал Дамаск в тот вечер. Тонг поведал, что через два дня корабль будет проплывать мимо Эссора. Но заходить в порт они не собирались.

Это был явный сигнал к действию. Ночью, когда все керибюсцы собрались в своей каюте, Дамаск озвучил новость. Тут же было решено (точней решил Шах, как-то все организационные вопросы сами собой перетекали к нему), что все время Черного теперь будет посвящено попыткам украсть у Мастера Кутреда флакончик черной жижи. Сказать прямо, Бирм был не в восторге, но против большинства пойти не мог. По плану, он должен был управиться максимум до вечера второго дня. После чего, все пять человек покидают красный когг на украденной шлюпке. Так как корабль был полностью оснащен магией, освобождая членов экипажа от нужды дозора, эта задача становилась, поистине, легка. Необходимо лишь усыпить сторожащие артефакты, которые были рассованы по всем углам судна. Эта задача ложилась на Дамаска. Благо, за проведенные дни на корабле, он выяснил местоположение всех ловушек.

Весь следующий день чародея не отпускало тягостное чувство. А если добавить то, что ушедший воровать целебное зелье Бирм все никак не возвращался, Белый начал сильно сомневаться в заранее продуманном побеге.

Илар медленно покатился к закату. Дамаск, Шах, Ганс и Шлепок безвылазно сидели в своей каюте. Большую часть времени они молчали.

Белый понял, что время уже шесть часов вечера, так как Тонг принес им ужин в виде жареной рыбы, фиников и звездообразных зелено-желтых фруктов. В этот момент произошло страшное событие, и осознание масштаба этой катастрофы пришло много позже.

Поставив на столик поднос, Тонг развернулся и вдруг неожиданно замер. Он смотрел на край кровати Дамаска, до отказа расширив свои узкие глаза. Белый проследил за его взглядом, но ничего не увидел.

– Ты чего? – поинтересовался он.

Лимос тут же протер глаза двумя пальцами и, с неудовольствием посмотрев на голубые светильники, добродушно произнес:

– Да ничего. Сегодня учили меня тросы делать для змиев. Так там одна партия искрить начала, меня слепануло ненадолго. Вот теперь до сих пор всякая ерунда мерещиться.

– А… – протянул Дамаск.

– Ну ладно. Вы тут ешьте. Ты это… хворого-то покорми что ли. А то так и не поправится никогда.

– Я здоров, – хрипло буркнул Шах.

– А я гляжу упрямый парень. Неплохой квихельм из него может получится.

– Не может, – все также враждебно ответил скорпус.

Это развеселило лимоса. Уже у самого выхода, продолжая улыбаться, Тонг доброжелательно произнес:

– Выздоравливайте, в общем. Завтра увидимся.

Когда дверь за ним захлопнулась, Шах сварливо проворчал:

– Держи карман шире, прощелыга.

Дамаск хмыкнул и сел на кровати, потянувшись к тарелке с рыбой. Скорпус же как лежал, так и остался лежать. Ел он в эти дни крайне мало.

– Слушай, Шах, Тонг прав. Тебе надо поесть, а то загнешься.

В ответ Шах лишь фыркнул, но все же начал медленно подниматься, не открывая глаз. Этот процесс длился довольно долго. Даже когда скорпус переместился в вертикальное положение, он несколько минут просто сидел, уткнувшись в руку, в позе эдакого мудреца в раздумьях.

Жуя рыбу и выковыривая из нее косточки, Дамаск внимательно за ним наблюдал. Наконец, парень убрал руку от лица и открыл глаза, сощурив их в крошечную щелку.

– Смерть Палача была слишком легкой. Надеюсь, в аду он пройдет все пытки, уготованные ему Кар…

Речь Шаха оборвалась на полуслове. Он, так же как и Тонг до него, уставился на угол кровати Дамаска. Лицо его разгладилось и приняло выражение потрясения. Белый посмотрел туда же, и кусок рыбы встал у него поперек горла. Неподалеку от него сидел еле видимый, но все же видимый, Ганс, грустно посасывающий финик. Во рту у Дамаска пересохло. Он быстро оббежал взглядом все помещение и наткнулся на полупрозрачную фигуру Шлепка, который, стоя на табуретке, разглядывал волшебный синий огонек в лампе.

Чувство произошедшего ужаса в сознание Белого оформилось лишь только после того, как он перевел взгляд на побелевшего Шаха. До него дошло, что еще один вполне уже визуально воспринимаемый человек сейчас бродит где-то по верхней палубе.

– Черный! – громко воскликнул Дамаск, вскакивая с кровати и бросаясь к выходу.

Но только он распахнул дверь, как больно врезался в кого-то, отлетев назад в каюту. Придя в себя, Белый посмотрел на открытый проход, откуда на него, с другого конца, как на ненормального, смотрели два взрослых квихельма, прервавших свою вечернюю трапезу.

– Белый, мать твою… – раздалось злобное шипение Бирма совсем рядом.

Он грубо дернул Дамаска за шиворот, ставя на ноги. Квихельмы даже пережевывать перестали, наблюдая, как мальчишка, словно медуза в воде, воспаряет на ноги.

– Дверь закрой! – все также злобно шептал Черный.

Дамаск ощущал себя ватным, поэтому дверь закрыл практически бессознательно. Как только она захлопнулась, Бирм дал волю гневу.