– Голод, Война и я так и не закончили разговор с тобой, – напоминает он. – А хотелось бы. – Глаза всадника останавливаются на Бене, который продолжает плакать. – Но сейчас, кажется, не самое подходящее время. – Всадник изучает моего сынишку более внимательно. – У него инфекция, и она распространяется с каждым часом. Ему нужны антибиотики, Лазария.

Это уже слишком. Согнувшись и повесив голову, я сама начинаю плакать.

– Ну, ну, – утешает Мор.

Этот громадный тип – медведь, а не человек, – притягивает меня и Бена к себе и обнимает. Он сжимает нас крепко, надежно и почти тут же отпускает. Только рука остается на моем плече, которое он поглаживает, подбадривая меня.

– Все хорошо. Все будет хорошо. – Как уверенно он это говорит. – Вытри глаза.

В его голосе такая сила и твердость, что мне удается совладать с собой.

– Что мне делать? – прерывистым голосом спрашиваю я.

– Займись своим мальчиком – разыщи врача, дай ему антибиотик. Не волнуйся, он поправится. Когда будешь готова, приходи ко мне и братьям. Мы остановились на заброшенной ферме на выезде с 3247-й магистрали. Серо-голубой дом с красной дверью, на которой большая железная звезда.

Я рассеянно киваю.

Мор, поколебавшись, начинает озираться, что-то ищет в моем жилище. Заметив карандаш и блокнот, которые я держу на кухонном столе, всадник хватает их и торопливо записывает адрес. Вырвав листок, протягивает его мне.

– У тебя день, может, чуть больше или чуть меньше. Лазария, я понимаю, что ты в бегах, и знаю, по какой причине. Но мы хотим, чтобы ты остановилась.

Глава 32

Я сразу же бросаюсь в больницу, выкинув из головы абсурдные последние слова Мора. Останавливаться я не собираюсь, просто не могу, ведь это означало бы дать Бену умереть от рук Танатоса.

К счастью, ждать приходится недолго. Медсестра – в руке у нее планшет для записей – приглашает меня в кабинет и осматривает Бена. При виде ее губ, поджатых в скобку, у меня падает сердце.

– Когда появились симптомы? Ребенок что-нибудь ел сегодня? А пил? Когда вы в последний раз его кормили? Когда в последний раз меняли подгузник?

Отвечая на вопросы, я слежу за выражением ее лица, но она выглядит подчеркнуто нейтрально, только знай себе строчит что-то на бумажке.

Когда я заканчиваю, она замечает:

– Да, ваш малыш действительно болен. – И, сунув планшет под мышку, она встает. – Для начала поставим ему капельницу, он обезвожен. Скоро подойдет доктор и осмотрит его.

Врач появляется подозрительно скоро, и я благодарна за такое серьезное отношение, но прихожу в смертный ужас при мысли о том, что2 это может означать.

– Я доктор Конвей, – представляется врач, кивая мне, и переключает внимание на Бена, лежащего у меня на руках. – А это, видимо, Бен.

Доктор бегло просматривает записи медсестры, затем, подвинув стул к нам, осматривает моего сынишку.

Закончив с этим, он откидывается на спинку стула.

– Судя по всему, это менингит, – говорит он. – Болезнь серьезная, однако мы с ней справимся. Начнем с пенициллина и введения жидкости. Понаблюдаем за состоянием мальчика, но, надеюсь, все у него будет хорошо.

С облегченным вздохом я склоняю голову к Бену.

Все у него будет хорошо. Я цепляюсь за эти слова.

После ухода доктора Конвея сестра отводит меня в палату, где есть кроватка. Она ставит моему малышу капельницу и делает укол антибиотика. Все это время я безостановочно реву наперегонки с Беном. Никогда я не ощущала себя такой маленькой и беспомощной, неспособной помочь своему ребенку. Хриплый плач Бена рвет мне сердце. Он напоминает мне тот день, когда я впервые обнаружила его, – тогда мальчик так долго плакал, что сорвал голос.

Все у него будет хорошо, повторяю я про себя. Все у него будет хорошо.

О том, что Смерть приближается к этому городу и что меня хотят остановить другие всадники, я пытаюсь не думать.

Вместо этого убираю со лба Бена короткие прядки волос и еле слышно напеваю ему колыбельные – от горя голос дрожит и звучит неверно.

Проходит час, но ничего не меняется. Мой малыш все так же кричит, и хотя глазки его кажутся чуть менее опухшими, а губы не такими пересохшими, я все равно уверена, что ему очень плохо.

Еще час пролетает, к нам заглядывает сестра. Она проверяет капельницу, осматривает мальчика и снова уходит.

Еще два часа – и никаких изменений, только Бен тяжелее дышит и плачет почти беззвучно от изнеможения. Время словно течет сквозь пальцы, а я ничего не могу поделать. Я никак не могу на все это повлиять.

Возвращается сестра, опять осматривает моего сына. Я хочу спросить ее, через сколько времени подействует антибиотик, когда будут заметны улучшения. И нельзя ли мне забрать лекарства домой – или, точнее, в дорогу.

Задать вопросы я не успеваю – она почти выбегает из палаты.

Спустя пару минут женщина возвращается, за ней еще одна – новый врач.

– Здравствуйте, миссис Гомон. – Врач подходит и здоровается со мной за руку. – Я доктор Пейтел, – она переводит взгляд на кроватку. – А это, – взгляд на планшет, – Бен.

Склонившись над кроваткой, доктор Пейтел стетоскопом прослушивает Бену сердце, потом ощупывает его голову и шейку. От этих ее действий ребенок снова начинает плакать.

Тяжко вздохнув, она разгибается и поворачивается ко мне.

– Что? – спешу я, прежде чем она успевает сказать хоть слово. Она наверняка слышит, как оглушительно колотится мое сердце.

– К этому моменту уже должны были появиться признаки улучшения. Но я их, к сожалению, не наблюдаю.

Кажется, на этих словах мое сердце останавливается.

– Инъекции пенициллина Бену мы продолжим, – продолжает доктор Пейтел, – но пока я не вижу, что препарат помогает.

Он не действует.

– Что еще вы можете сделать? – спрашиваю я.

– Менингит бывает бактериального происхождения, а бывает вирусного, – объясняет она. – На вирусный менингит антибиотики не действуют. Возможно, у вашего сына именно такой случай. Но не исключено, что это все-таки бактериальный менингит, и Бену помог бы антибиотик, только более специализированный, если бы он у нас был, – врач вздыхает и устало трет глаза. – Однако в нашем распоряжении его больше нет. Мы разошлем запросы в соседние больницы и аптеки, но до тех пор… – Она смолкает, хотя все и без слов понятно.

До тех пор Бену придется бороться с болезнью самому. Он может ее одолеть, а может и не одолеть.

Мне кажется, что из легких выкачали весь воздух.

– Другой доктор сказал, что все будет хорошо, – шепчу я.

Доктор Пейтел кивает.

– Да, на