— Что говорил вам Слепцов в последний вечер, когда вы сним виделись?

— Спрашивал о жизни. Жаловался, что устал. Постарел. Яего успокаивал. Потом я взял у него взаймы тысячу рублей. У меня сейчаспроблемы. Но я верну деньги его вдове…

— Он не спросил, зачем вам деньги?

— Нет. Он дал мне деньги. Две пятисотрублевки. А потомеще улыбнулся и сказал, что он мой должник. Но я понимаю, что он вспомнил нашухорошую работу в Швеции и таким способом просто благодарил меня за нашесотрудничество.

— Он так и сказал, что «ваш должник»?

— Да, — кивнул Жажин, — но я так не считаю.Мы все работали на благо…

Он еще продолжал говорить. Караев откинулся на спинку стула,достал носовой платок, вытирая лицо.

«Он его использовал, — понял Тимур, — все так ибыло. Поэтому во внешней контрразведке не смогли выйти на возможного связногоСлепцова и его контакты с зарубежными разведками. Слепцов выстроил почтибезупречную систему связи, при которой использовал возможного двойного агента,с одной стороны, и своего связного — с другой. Внешне все выгляделоблагопристойно. Получение информации, передача инструкции. На самом деле всемогло быть с точностью до наоборот. Это сам Слепцов получал инструкции,пересылая нужные сведения. Именно поэтому они так оберегали информаторовЖажина, чтобы не подставлять самого Слепцова».

Он взглянул на Иосифа Наумовича. Тот понял по его взгляду,что допрос закончен.

— Что-то выяснили? — уточнил психолог.

— Похоже, что да. Вы его отпустите?

— Только завтра вечером. Но он не будет помнить о нашейвстрече. Только отрывочные воспоминания. Завтра он вернется к себе домой. И емубудет казаться, что все происшедшее с ним всего лишь кошмарный сон.

— Ясно. Со мной вы тоже проделывали подобные трюки?Может, меня сюда часто приглашали, а потом стирали мне память?

— Нет, — усмехнулся Иосиф Наумович, — стеретьпамять практически невозможно. Это только в фантастических фильмах можностереть опредленные дни, оставив остальные нетронутыми. Наш мозг исключительнаяконструкция, и любое вмешательство в его работу чревато самыми серьезнымипоследствиями. Здесь важна ювелирная точность. Можно заставить человекаповерить, что его встречи не было. Можно заставить забыть о каком-то событии.Но подсознательно он все равно будет об этом помнить. Даже видеть сны о такомсобытии. Полностью стереть память невозможно. Конечно, я не говорю опосттравматических случаях, когда человек лишается памяти. Но здесь как раз всепонятно. Любое вмешательство извне вызывает сбой в работе мозга и сильно влияетна наш интеллект. Ведь наша память — это совокупность нашего опыта иинтеллекта. Любое выпавшее звено автоматически означает нарушение работы всейсистемы. А ваш интеллект, полковник Караев, нам чрезвычайно важен. Я ответил наваш вопрос?

— Спасибо. Что мне делать?

— Поезжайте домой. Примите ванну. И забудьте осегодняшнем разговоре. Сами забудьте. Если вы не должны никому о немрассказывать. А если должны, то расскажите и снова забудьте. Сами. Так будетгораздо удобнее.

— Я все понял. До свидания. — Он пожал рукупсихологу, взглянул на Жажина, сидевшего с другой стороны стены, и вышел изкомнаты.

Он поднялся на другой уровень, когда его позвали к телеофну.Это был генерал Попов.

— Вы допросили Жажина? — строго спросил он. —Какие у вас выводы?

— Очевидно, Слепцов использовал Жажина в качествесвоебразного «почтового ящика», — пояснил Караев. — Вполне вероятно,что без ведома самого Жажина. Оба его информатора были почти одновременноарестованы уже после того, как Жажин покинул Швецию. Это похоже наспланированную акцию. Нужно поднять и проверить все сообщения Слепцова поагенту Дровосеку, с которым встречался Жажин. Но я уже сейчас на девяностопроцентов уверен, что эта был двойной агент. Либо подставленный для связи агентамериканцев.

— Вы хорошо поработали, — похвалил егогенерал, — спасибо. Можете отдыхать. В понедельник вам нужно будет податьзаявление об увольнении. Все остальное мы продумаем. До свидания.

— До свидания. — Он положил трубку внутреннеготелефона и поспешил к лифту. На таком расстоянии под землей он чувствовал себяне совсем уверенно. Чистый воздух показался ему особенно вкусным. Он прошел ксвоей машине и медленно отъехал. Обернувшись, он увидел громаду здания,казалось, нависшую над ним. В окнах не было света, разве может кто-нибудьработать в такое время суток в «обычном» научно-исследовательском институте. Начасах был уже первый час ночи.

Среди всех агентов, которые перебрались на Запад запоследние пятьдесят лет, особняком стояло дело Эдуарда Скобелева. Он родился вшестьдесят пятом в Киеве. Его отец был обычным маляром, работавшим в небольшойстроительной конторе, находившейся рядом с домом. Мать не работала, воспитываятрех сыновей. Эдуард был старшим. Его еще в школе называли «выдумщиком». Онпридумывал невероятные истории, в которые иногда сам верил.

Когда его спрашивали про отца, он уверял всех, что его отецизвестный художник, картины которого продаются по всему миру. Но отец всегдазанят и поэтому живет в Москве, а они с братьями остаются в Киеве. Некоторыеверили. Большинство смеялись, видя его короткие брюки и куцые пиджачки, которыеони с братьями носили до самых дыр. Ему еще повезло, он был старшим. И поэтомупередавал свою одежду младшим братьям.

Он ненавидел свою жизнь с самого детства. Ему казалось, чтоон должен был родиться в семье известных ученых или писателей, которые помоглибы ему получить пропуск в ту жизнь, которую он иногда видел в соседнем дворе.Это был дом, выстроенный для партийных чиновников. Детей возили в элитные школына машинах. Они всегда носили такие красивые светящиеся ранцы, у них были такиемодные джинсы.

Но он мог смотреть на этих детей только из-за решетки. Вэтот двор таким, как он, путь был заказан. Он даже поменял себе фамилию, когдаему исполнилось шестнадцать лет. Они были по отцу Сколевы, а он заменил этунеблагозвучную фамилию на благородную — Скобелев. Поменял даже имя — вместоАнтона стал Эдуардом. О генерале Скобелеве он прочитал в учебнике истории.Школу он закончил с тремя четверками и решил поступать в какой-нибудьмосковский вуз. Но денег на дорогу у отца не было. С мечтой нужно былоподождать. К тому же в восемьдесят втором году, когда он закончил школу, ужезабирали в армию даже из институтов. Сказывались страшные демографическиепотери страны в сороковые годы, когда в шестидесятых детей родилось в два разаменьше обычного.

Но и в армию ему идти не хотелось. Зато языки ему давалисьхорошо. Он бегло говорил по-немецки, неплохо знал английский. Он и поступил винститут военных переводчиков. С одной стороны, отсюда не брали в армию, таккак они считались курсантами, а с другой — платили хорошую стипендию и училиязыкам. В институте он сразу стал членом комитета комсомола, через три года егодаже приняли в партию. Он был самым молодым коммунистом в институте и оченьгордился этим обстоятельством. После окончания института ему предложилиработать в военной разведке, и он сразу согласился. Отсюда можно было вырватьсяиз своей прежней жизни, стать богатым и независимым, реализовав свою мечту.