бы Бог дал нам две ноги, чтобы мы могли бегать или ходить, но сделал одну ногу короче другой, так что мы не можем бегать или ходить очень хорошо. Разумный создатель не стал бы этого делать, и эволюция этого не сделала.

Существует история, альтернативная той, которую рассказывает поведенческая экономика. Она заключается в том, что многие характеристики человеческого мышления, которые поведенческая экономика называет предубеждениями, на самом деле являются адаптивными - полезными для успеха - в больших реальных мирах, в которых живут люди, даже если они иногда вводят в заблуждение в маленьких мирах, созданных для целей экономического моделирования и экспериментальной психологии. Это объяснение, которое заменяет эволюционную рациональность на аксиоматическую рациональность.

Справиться с неопределенностью во всех ее проявлениях было важной частью эволюции человека. За тысячи лет радикальной неопределенности люди научились многим стратегиям преодоления и развили способность принимать решения в условиях несовершенного знания о мире, с которым они сталкиваются впервые и, возможно, никогда больше не столкнутся. Чтобы справиться с миром как он есть, мы разработали мыслительные процессы для решения проблем, которые плохо определены, неоднозначны и радикально неопределенны. Человеческий разум подходит к решению проблем способами, которые заметно отличаются от компьютерных. В частности, в то время как компьютеры эффективно решают четко сформулированные головоломки, люди умеют находить способы справиться с открытыми загадками. И человеческая способность к рассказыванию историй и удовольствие от этого - центральный элемент этой способности.

Мы справляемся с будущим, организуя свою жизнь на основе референтных нарративов. Эти эталонные нарративы не обязательно проработаны в конкретных деталях, но они обеспечивают основу для планирования и рамки для повседневного выбора. Подобно пожарным Клейна или студентам Вудфорда, мы меняем референтные нарративы в ответ на неподтверждающие события, но нечасто и прерывисто. И мы не строим эти нарративы в изоляции. Мы обсуждаем их с семьей и друзьями. Мы прислушиваемся к советам профессионалов. Мы пользуемся коллективным разумом, накопленным и легко доступным в различных сообществах, в которых мы живем. Мы не дефектные версии компьютеров, обученных оптимизировать решение задач малого мира, а человеческие существа с индивидуальным и коллективным интеллектом, развивавшимся тысячелетиями. .

 

Эволюция умнее экономистов

Открытие теории эволюции стало основополагающим моментом в развитии человеческой мысли. Но на протяжении всего столетия, последовавшего за публикацией работы Чарльза Дарвина, применение эволюционной теории в биологии, а тем более за ее пределами, было недостаточно строгим. Только в 1960-х годах механизмы биологической эволюции были описаны более адекватно, после того как Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон разгадали структуру ДНК, а такие ученые, как У. Д. Гамильтон и Джон Мейнард Смит, разработали более сложные математические модели эволюционных процессов. Эволюция была результатом мутации, отбора и репликации генов. Генетические мутации, повышающие способность гена к самовоспроизведению, распространяются в популяции. Вдохновляющая метафора Ричарда Докинза об "эгоистичном гене" ввела такое мышление в массовое сознание.

В метафоре Докинза эгоистичен ген, а не индивидуум, и это различие очень важно. Очевидно, что у гена нет сознания или направления, но эволюция приводит к результатам, которые наблюдались бы, если бы ген мог продвигать себя эгоистично. Эгоистичный ген" - это наглядная гипотеза "как если бы". Поскольку мы делимся генами с нашими потомками и родственниками, родственный отбор побуждает нас помогать им, даже ценой собственных усилий. Гамильтон изложил математику эгоистичного гена и в шутливом изложении последствий своей теории предположил, что: "мы ожидаем обнаружить, что никто не готов пожертвовать своей жизнью ради одного человека, но каждый пожертвует ею, если сможет таким образом спасти более двух братьев, или четырех сводных братьев, или восемь двоюродных братьев". Но по мере отдаления родства генетические родственники будут все меньше и меньше поддерживать друг друга.

 

Альтруизм, родство и взаимность

Вы оказались в незнакомом месте, не зная, как найти пункт назначения. Вы просите незнакомца о помощи. Вы ожидаете, что незнакомец подскажет вам дорогу, и это ожидание обычно оправдывается. Если же нет, то обычно причина в том, что человек тоже не знает дороги. Почему незнакомые люди так готовы подсказать нам дорогу? В конце концов, маловероятно, что мы когда-нибудь увидим этого человека снова, тем более, что он или она сможет извлечь пользу из нашей ответной помощи. Как нам помогает тратить время на то, чтобы давать советы незнакомым и неизвестным людям? Людей, не являющихся экономистами, не смущает объяснение такого поведения. Ответ, основанный на здравом смысле, заключается в том, что большинство людей добры и отзывчивы, и приятнее жить в обществе, где люди помогают друг другу таким образом. До тех пор, пока затраты на оказание помощи незнакомым людям не очень велики, вы, как правило, будете ее оказывать.

Однако согласование этого повседневного наблюдения с основополагающей эволюционной теорией оказалось проблематичным. Как эта доброта помогает нашим генам воспроизводить себя? Если бы биологический механизм генетического отбора был единственным механизмом эволюции, то эволюционная теория, казалось бы, обеспечила бы определенную поддержку экономическим моделям, основанным на популяциях рациональных индивидуумов, независимо максимизирующих свою собственную полезность. Кажется, что от эгоистичного гена до эгоистичного индивида совсем немного. И с самого начала эволюционного мышления было очевидно, что эта идея имеет множество применений, помимо развития биологического разнообразия, которое было темой книги Чарльза Дарвина "О происхождении видов" . Социальный философ Герберт Спенсер, ныне почти забытый, был ведущей интеллектуальной фигурой конца девятнадцатого века. Спенсер ввел термин "выживание сильнейших", а в своей десятитомной "Системе синтетической философии" попытался объяснить, как эволюционные концепции могут быть применены практически к каждой дисциплине. Современное применение эволюционной теории в экономике появилось в начале 1950-х годов благодаря Армену Алчиану, представителю Чикагской школы, который утверждал, что фирмы будут вести себя так, они максимизируют прибыль, даже если у них нет намерения делать это. Выживание сильнейших, по его мнению, присуще конкурентному рынку. Замечание о том, что существуют механизмы эволюции, отличные от биологических, и что конкурентные рынки могут быть одним из таких эволюционных механизмов, было правильным и важным.

Оскорбительная история евгеники, псевдонауки, которую взяли на вооружение нацисты, белые супремацисты и другие расисты, означает, что и сегодня те, кто предлагает эволюционное объяснение социального поведения, встречают яростное сопротивление. Биолог Э. О. Уилсон, чья научная карьера была посвящена изучению социальных насекомых, таких как муравьи, и который выступал за единство биологических и социальных наук, столкнулся с таким крайним сопротивлением своим теориям, что демонстранты размахивали свастикой и обливали его голову водой, когда он читал лекцию.

Примирение биологической эволюции с человеческой добротой заключается в том, что ген может распространяться в популяции "как если бы" ген