затем незамедлительно мыла руки. Каждый раз тщательно и каждый раз с мылом. Мне казалось, что микробы кишат на поверхностях дверных ручек, столов, на трубах и стенах – везде. Одни вещи казались мне грязными, а другие – особенно грязными. Иногда я не могла вспомнить, мыла я руки или нет, поскольку эта манипуляция была доведена до автоматизма. Когда у меня появлялись сомнения, я снова спешила к раковине, и сомнения смывались в канализацию.

В книге «Терапия настроения» психотерапевт Дэвид Бернс пишет: «Что движет этими чересчур щепетильными людьми, страдающими от гиперконтроля? Они безумны? Обычно нет. Страх – вот что движет ими в преувеличенном стремлении к совершенству. В тот момент, когда они пытаются перестать делать то, что делают, их охватывает сильнейшее беспокойство, которое вскоре перерастает в полнейший ужас. Он заставляет их возвращаться к навязчивому ритуалу в жалкой попытке почувствовать облегчение. Заставлять их отказаться от перфекционистской навязчивости – всё равно что пытаться убедить человека разжать пальцы, которыми он цепляется за край скалы».

Во время учёбы в колледже обсессивно-компульсивное расстройство приняло новый оборот. Теперь в моей голове крутились навязчивые вопросы. Пытаясь избавиться от них, я спрашивала одно и тоже по многу-многу раз. В один день меня мучил вопрос, умер ли один актёр или ещё здравствует. Я подходила к мужу, который в то время ещё не являлся моим супругом, и спрашивала. Он отвечал, но вопрос продолжал меня мучить, с каждой минутой я чувствовала нарастающую тревогу. Тогда я снова задавала мужу этот же вопрос. Так могло продолжаться весь вечер и даже целый день. Я не могла уснуть, мучаясь тревогой и отчаянием. Мне казалось, что мозг вводит меня в заблуждение, что муж сказал мне одно, а я поняла его иначе. Пытаясь вспомнить, что на самом деле он ответил, я запутывала себя окончательно, и от этого становилось ещё хуже.

Порой в голову лезли вопросы непристойного характера. Я то и дело попадала в ловушку, веря в то, что тревога уйдёт сразу после того, как я задам вопрос. Так, однажды я спрашивала у мамы, не изменяла ли она отцу. Я чувствовала себя ужасно, но не могла ничего с собой поделать.

– Ты изменяла когда-нибудь отцу? – спрашивала я.

– Нет, никогда, – отвечала мама.

Через пятнадцать минут я снова подходила к ней.

– Ты изменяла когда-нибудь папе?

– Нет.

Изменяла? Нет. Изменяла? Нет. Изменяла? Нет.

Наваждение. Мука. Да что со мной не так?

В большинстве своём все навязчивые вопросы изводили меня. Не помню, чтобы хотя бы один такой вопрос не причинял мне страданий. Гаснул свет в квартире, я ложилась в кровать и думала лишь о том, чтобы снова задать проклятый вопрос. Сердце бешено колотилось, по телу разливался жар. «Спрошу, спрошу», – в смятении думала я. Но мама лежала тихо у стены, а в комнате царила тишина, нарушить которую казалось преступлением. Постепенно я смирялась с тем, что так и не задала вопрос, и уходила в сон.

Во время обострений обсессивно-компульсивного расстройства мир вокруг переставал существовать. Я шла с мужем по ночной новогодней улице, нас окружали гирлянды и праздничные огни, свежий воздух наполнял лёгкие, слышался весёлый смех… Но в душе не было ни радости, ни печали… Ничего. Только беспокойство и нескончаемая вереница вопросов, которые я планировала задать.

Я спрашивала у мамы, родная ли я ей дочь и действительно ли отец – мой родной отец. Границы между реальностью и иллюзией стирались, я переставала верить всему, что меня окружало. Деревянный стол мог оказаться железным стулом. Мама могла стать обманщицей, укравшей меня из роддома. Она уверяла меня, что действительно является моей родной матерью, а отец – моим родным отцом. Но вопросы продолжались. Я уже не слышала и не понимала, что она отвечает, но это было неважно. Важно было только то, что, услышав ответ, мне не становилось легче.

Обсессивное расстройство преследовало меня с пятнадцати лет. Оно то сходило на нет, то вновь возвращалось, вонзая колючие иголки беспокойства в повседневные дела. Однажды оно добралось и до творчества. Ещё до рождения дочери я начала делать картину из лоскутков. Нарисовала дом с лужайкой, расчертила на картоне, сделала в нём проколы иглой, чтобы потом пришивать лоскутки, нарезала множество мелких тряпочек с помощью самодельных трафаретов. Это был мой дом мечты – символ домашнего очага, уюта. Работа над картиной продвигалась медленно. Каждый день я пришивала к картону по нескольку лоскутков. Облака над домом я вырезала из белой кружевной ткани от свадебного платья, которое мне шили на заказ и в котором я была в ЗАГСе. Лужайка возле дома состояла из двадцати трёх лоскутков в коричнево-жёлтой цветовой гамме. На дом ушла бледно-розовая ткань, а для оконных занавесок я выбрала розовую сеточку от того же платья. Но я забросила картину, так и не завершив до конца, убрала её в дальний угол шкафа.

Прошло около двух лет, и вот одним зимним днём я решила продолжить пришивать лоскутки. Я садилась за работу после обеда, когда Соня спала в своей кроватке. Раскладывала перед собой кусочки ткани, брала иголку и нитку и вводила в каждую дырочку на картоне. Мне хватило терпения и усидчивости и вот, тринадцатого марта, картина была закончена. Но вместо радости и удовлетворения у меня появились навязчивые мысли. Вот что я записала в своём дневнике: «У меня слегка обострилось ОКР. Наверное, из-за плохого сна… Картину из лоскутков я закончила 13-ого числа этого месяца. И вот. 13-ого. Теперь хочется распороть эти три лоскутка, которые я пришила 13-ого, и пришить их снова, но другого числа, желательно нечётного. Чтобы завершить картину якобы счастливым числом…» Но я решила, что на этот раз так просто не сдамся. На следующий день я сделала запись: «Навязчивым мыслям насчёт картины не поддалась. Нашла в интернете метод Д. Шварца. Действую по этому методу». Я оставила картину нетронутой и мысли постепенно ушли, а вместе с ними тревога.

Несколько лет назад в селе случился пожар. Горел деревянный домик, в котором проживала семья с тремя детьми. Никто не пострадал, но дом сгорел дотла. Это произошло днём. Мы все – я, муж и дети – были дома. Внезапно я увидела сильное задымление. Плотная завеса дыма тянулась из-за двухэтажного торгового центра. Посмотрев в окно, я увидела скопление людей, которые стояли и глазели на дом, охваченный огнём. По телу пробежала неприятная дрожь, внутри что-то ёкнуло, зашевелилось. Я кинулась закрывать окна в квартире. Дым распространялся быстро, застилая туманным полотном всё пространство, попадающееся ему