Не мог он жить в волосах, не могло быть такого.

«Ты где…»

И тишина в ответ. Впервые с семи её лет – тишина. И никто уже не поворчит, не посмеётся, не даст глупого совета.

На юбке, плечах и в декольте всё ещё лежали остатки прядок. Серых, не чёрных, будто седых. И Эмма в ужасе смотрела на своё отражение.

Совсем пепельное…

Её ни разу не стригли с самого детства. Даже мысли ни у кого не возникало. Прекрасные волосы милой младшей девочки, так похожей на бабушку. Какая хорошенькая куколка, какая милая малышка, какие у неё густые пышные локоны. Ах, не плетите кос, оставьте так, пусть весь мир видит, как наша девочка хороша.

И вот, что из этого вышло…

Серые волосы, жёсткие, грубо обрезанные. Бледное лицо, бескровные губы. Будто призрак в отражении.

– Ощипаная курица, вот ты кто, Эмма! – прошипела она сама себе.

И вроде нет её вины, а так горько, что хоть на стену лезь. Не смогла победить, побороться, сбежать. Бежала бы с Глером, да только и ему от неё проку мало.

Эмма размахнулась и швырнула в зеркало туфлей, но сил не хватило. Та отскочила обратно и упала к её ногам.

Глава про новую Эмму

Белокурый парик, как призрак прошлого, лежал на тумбочке, и, когда в спальню вошла горничная, Эмма тут же на него обернулась. Она будто заранее знала, что её ждёт, и при этом не могла пошевелиться, чтобы этому противостоять. Горничная пришла по её и его, парика, душу. Отвратительно было думать, что на Эмму нацепят эти убогие мёртвые волосы, но и они не были живее её собственных серых обрубков.

– Миледи, – поклонилась горничная. – Меня зовут…

– Ага, – и Эмма упала обратно на постель.

«Быть может… Если я сделаю вид, что ничего не происходит… они все уйдут?»

– …Марла.

– Здравствуй, Марла, – бесцветно отозвалась Эмма.

– Меня прислали вас собрать…

– Куда?

– На приём.

– Какой?

– В вашу… честь.

Эмма перевернулась на спину и уставилась в потолок, но ответов оттуда никаких не получила. Ей уже не было страшно, она чувствовала себя беспомощной и обнажённой перед этим обществом, чувствовала себя преданной, лишённой дома и опоры. Страх делает сильнее, а беспомощность превращает в тень себя самой, увы. И у Эммы не оказалось сил бороться. Даже плакать сил не оказалось.

Она просто закрывала глаза и думала, что, быть может, рано или поздно придёт Глер. И даже была уверена, что иначе никак. Только бы эта безумная карусель не закрутилась настолько, что с неё уже нельзя было бы спрыгнуть…

– В мою… честь! – усмехнулась она. – Чего только не придумают…

И встала, совсем печальная, осунувшаяся и пугающе-покорная. Марла выглянула и подозвала к себе ещё двух девушек. Эмму готовили к величайшему в её жизни маскараду.

Нежно-розовое платье, парик с длинными белокурыми локонами, под стать сёстрам и кузинам, румянец на щеках.

Эмма никогда раньше не выглядела такой кукольной. Она всегда была совсем капельку, но чертёнком, странной девочкой с бирюзовыми волосами, капризной младшей дочкой, которая могла бесконечно шалить и быть прощёной.

Могла.

А теперь вот лишилась всего разом, будто за все прошедшие годы отомстили.

Горничные кудахтали над ней, как курочки, затягивали корсет так, что кости трещали, пушили кружева, которые прикрывали слишком загорелые худенькие руки, то и дело тянулись к пудре.

– Ох, быть может, довольно? – наконец возмутилась Эмма, глядя на себя в зеркало.

Сливочный торт… вот на что она была похожа.

Никогда Эмма Гриджо так не выглядела.

И что они скажут? Что на дне её помолвки была не она?

Что в колледже училась какая-то другая девочка?

Что магия испарилась? Что?

А кто тогда был в Лавалле, если вот она, Эмма, хорошенькая белокурая графская дочка?

– Да, миледи, – Марла шикнула на горничных, и те тут же бросились на выход.

– Иди, я спущусь, – велела Эмма, глядя на горничную в отражении зеркала.

– Миледи… вы в порядке? Быть может, вам настойку какую…

– У тебя есть магия? – перебила Эмма, уже привычным вопросом.

Ей было важно это знать, она тогда переставала чувствовать себя слепым котёнком.

– Нет, миледи, я ношу браслет, – Марла протянула худую бледную руку, на запястье была серебряная цепочка, совсем простая.

Эмма кивнула. Ей казалось, что она не видела раньше дальше собственного носа. Все эти люди, что окружали её годами, все они носят браслеты. Бесправны, как сама Эмма.

– Ваши волосы… – вздохнула Марла. – Я видела… И…

– И что?

– Зачем он так? Простите, – горничная тут же стушевалась, щёки её покраснели. Она явно была страшно любопытна и, очевидно, крайне бесстрашна.

– Он решил, что моя магия в них, – с презрением выплюнула Эмма. – Что без волос, я – никто.

– А вы?.. – с надеждой подалась вперёд Марла. Эмма только пожала плечами и вытянула руку вперёд.

Она не чувствовала в пальцах магии, никакой. Даже земля безмолвствовала, хоть и не должна была оставлять хозяйку. Никак не должна. Но увы, ни капли силы, ни капли воды с тонких изящных пальцев, и снова Эмма обнажена и беззащитна.

– Они ждут?

– Ждут, – кивнула Марла.

– Что-то ещё передали?

– Нет…

– Тогда, полагаю, мне пора.

Приём был скромным, но гости на подбор.

Ни одного лица, которое бы было знакомо с Эммой по-настоящему. Никого, кто мог бы признать в белокурой девочке самозванку.

Графиня Чарасская, собственной персоной.

Не виденные ранее и должные прибыть только ко дню свадьбы, родители Гая Алиготе.

Несколько лиц, видевших виконтессу Гри в Лавалле, чьих имён Эмма и не вспомнила.

Родители, сёстры, дядюшка.

Это было похоже на скромную пирушку, пикник или чаепитие. В