– Этот коммивояжер, – сказала она, – он женат ужечетырнадцать лет. Он все повторял это, когда обнимал меня. Четырнадцать лет,Шэрон, – твердил он, – целых четырнадцать лет. Кончил он примерно черезчетырнадцать секунд. – Она издала отрывистый печальный смешок.

– Значит, тебя зовут Шэрон?

– Нет, это, наверное, имя его жены.

Он свернул к обочине.

– Что ты делаешь? – спросила она. В ее голосе вновь зазвучалинотки недоверия.

– Ничего особенного, – сказал он – Это входит отдельнымпунктом в программу возвращения домой. Выходи, если хочешь. Я тебе кое-чтопокажу.

Они вышли из машины и поднялись на смотровую площадку,абсолютно пустынную. Он обхватил голыми руками холодную железную трубуограждения и посмотрел вниз. Три последних рабочих дня они укладывали слойгравия. Сегодня они закончили эту работу и принялись за следующий слой.Брошенные машины – грузовики, бульдозеры, экскаваторы – неподвижно стояли втишине наступивших сумерек, словно музейные экспонаты динозавров. Вот стоитстегозавр-вегетарианец, а вот плотоядный трицератопс – устрашающий дизельныйбульдозер-землеед. Ну что ж, приятного аппетита.

– Что ты об этом думаешь? – спросил он у нее.

– А что, я что-то должна об этом думать? – ответила онавопросом на вопрос, пытаясь понять, чего он от нее хочет.

– Да, должна.

Она пожала плечами.

– Обычные дорожные работы – и что с того? В городе, где я,скорее всего, больше не окажусь ни разу в жизни, строят дорогу. Что я могу поэтому поводу сказать? Выглядит отвратительно…

– Отвратительно, – повторил он удовлетворенно.

– Я выросла в Портленде, штат Мэн, – сказала она. – Мы жилив большом многоквартирном доме, а через дорогу построили огромный универсальныймагазин…

– Они снесли что-нибудь на этом месте?

– Что?

– Я спрашиваю…

– Да, нет. Это был просто пустой участок, за которым былобольшое поле. Мне было шесть или семь лет. Я думала, что они будут там вечнорыть, греметь и тарахтеть. И я тогда подумала… Странная, конечно, мысль… Таквот, я подумала, бедная, старая земля, они словно ставят ей огромную клизму, иникто даже не догадался спросить у нее, нужно ли ей это и не больно ли ей. Уменя в тот год была какая-то кишечная инфекция, так что я была большимспециалистом по клизмам.

– Вот оно что, – сказал он.

– Мы отправились туда как-то в воскресенье, когда никто тамне работал, и было почти как сейчас – тихо, очень тихо, как перед человеком,который умер у себя на кровати. Они заложили уже часть фундамента, и из цементаторчали эти желтые металлические штыри… Не знаю, как они там называются. А ещебыло полно всяких труб и мотки проводов в чистой полиэтиленовой обертке, ивокруг – много-много грязи, сырой грязи. Странное, конечно, выражение – никтоникогда не слышал о вареной грязи, но эта выглядела именно сырой. Мы там принялисьиграть в прятки, а потом пришла моя мать и застукала нас. Ох, и досталось женам с моей сестрой. Мать запретила нам ходить на стройку и сказала, чтомаленьким детям там угрожает большая опасность. Моей младшей сестре было всеголишь четыре года, и она чуть все глаза себе не выплакала. Странно сейчас всеэто вспоминать. Может быть, сядем обратно в машину? А то я замерзла.

– Конечно, – ответил он, и они вернулись к машине. По дорогеона снова заговорила:

– Я была уверена, что никогда они там ничего не сумеютпостроить, а потом вдруг универсальный магазин вырос, как гриб после дождя. Ядаже помню день, когда они заасфальтировали автостоянку. Через несколько днейпришло несколько рабочих, и они разметили стоянку желтыми линиями. А потом былобольшое торжество, и какой-то высокопоставленный засранец перерезал ленточку, ивсе стали ходить в этот магазин, словно он всегда там стоял и никто его никогдаи не строил. Магазин назвали Торговым Центром «Мамонт». Моя мама часто тудаходила за покупками. Иногда, когда она брала с собой меня и Энджи, я думала обэтих оранжевых штырях, которые высовываются из цемента там, в подвале. Это былочто-то вроде тайной мысли, которой я ни с кем не могла поделиться.

Он кивнул. Он многое знал о тайных мыслях.

– А почему ты вообще спросил об этом строительстве? Онокак-то тебя затрагивает?

– Да, но я еще не знаю насколько, – ответил он.

Он собирался разогреть готовые обеды в упаковке, но оназаглянула в морозильную камеру и обнаружила там большой кусок мяса. Онасказала, что поджарит его, если он, конечно, сможет немного потерпеть.

– Конечно, – сказал он. – Сам я все равно не знаю, какготовить мясо и при какой температуре.

– Вам не хватает вашей жены?

– Очень.

– Потому что вы не знаете, как приготовить мясо? – спросилаона, но он оставил ее вопрос без ответа. Она поджарила картошку и разогреламороженую кукурузу. Ели они на кухне. Она съела четыре жареных куска мяса, двепорции картошки и две порции кукурузы.

– Давно я так не ела, не меньше года, – сказала она,закуривая сигарету и глядя в пустую тарелку. – Чуть живот не лопнул.

– А что ты ела?

– Собачье печенье.

– Что?

– Собачье печенье.

– Да-а.

– Оно дешевое, – сказала она. – И им быстро наедаешься. Аеще там много питательных веществ и разных витаминов. Так на коробке написано.

– Питательные вещества, так твою растак. Да у тебя прыщипошли от этого печенья, девочка моя. Ты уже слишком взрослая, чтобы ходить спрыщами на морде. Иди-ка сюда.

Он повел ее в столовую и открыл посудный шкаф Мэри. Ондостал оттуда серебряную супницу и вытащил из нее пачку денег. Глаза еерасширились.

– Кого это ты ограбил?

– Свою страховую компанию. Вот, держи. Здесь двестидолларов. Будешь тратить их на еду.

Но она даже не притронулась к деньгам.

– Ты чокнутый, – сказала она. – Интересно, что тырассчитываешь от меня получить за эти деньги?

– Ничего. Она засмеялась.

– Хорошо. – Он положил деньги на буфет и поставил серебрянуюсупницу обратно. – Если утром ты не возьмешь эти деньги, я спущу их в унитаз.

Честно говоря, он не собирался этого делать. Она посмотрелаему в лицо. – Знаешь, по-моему, ты вполне на это способен.

Он ничего не ответил.

– Посмотрим, – сказала она. – Утром.

– Утром, – эхом отозвался он.