Его член по-прежнему был сильно эрегирован и неудобноупирался в грубую ткань брюк. В прежние деньки, когда кровать была лишь однойиз многочисленных площадок для их игр, Мэри частенько называла его напрягшийсячлен кремнистым утесом или змеей, превратившейся в камень. Он расстегнул молниюбрюк, но эрекция не спадала, и тогда он встал. Через некоторое время эрекцияпрекратилась, и он снова сел.

Когда новости кончились, начался фильм «Мозг с планетыЭраус» с Джоном Эгаром в главной роли. Он уснул перед экраном телевизора, так ине выпустив из рук командный модуль. Через несколько минут ткань его брюк вновьвздулась в паху. Возбуждение вернулось украдкой, словно убийца, пришедший наместо своего преступления.

Но он все-таки поднялся к ней ночью.

Ему вновь приснился сон о собаке мистера Пьяцци, и на этотраз, еще до того как собака с рычанием бросилась на мальчика, он уже знал, чтоэто был Чарли. Сон от этого стал еще ужаснее, и когда собака мистера Пьяцципрыгнула, он проснулся ценой огромного усилия воли, словно человек,выбирающийся из неглубокой песчаной могилы.

Он ухватился руками за воздух, ??ще не проснувшисьокончательно, и полностью утратил чувство равновесия. Он застыл на мгновение накраю кушетки, где он, в конце концов, устроился вечером, не понимая, где оннаходится, охваченный ужасом за своего мертвого сына, который снова и сноваумирал в его кошмарных снах.

Он упал на пол, больно стукнувшись головой и ушибив плечо.Теперь он уже достаточно стряхнул с себя сон, чтобы понять, что он находится всвоей собственной гостиной и сон уже кончился. Окружившая его реальность былаплачевной, но, во всяком случае, не такой пугающей.

Что он сделал? Его неожиданно захлестнула целостная картинатого, что он сделал со своей жизнью, своего рода отвратительный гештальт [8].Он разорвал свою жизнь на части, словно никому не нужную тряпку. Все пошлонаперекосяк. Ему было плохо. Он ощущал у себя во рту застоявшийся привкус«Южного Утешения», и к горлу его поднялась отвратительная кисловатая волна. Онсглотнул и подавил рвоту.

Его охватила дрожь, и он обхватил колени в напрасной попыткеунять ее. Ночью все выглядело в каком-то странном свете. Что это он тут делает,сидя на полу в гостиной, прижимаясь к груди коленями и дрожа, словно старыйалкоголик в подворотне? Или как кататоник, как гребаный психопат – вот это ужеближе к истине. Неужели это правда? Неужели он действительно сошел с ума?Неужели он не просто странный тип, не просто хрен моржовый, у которого поехалакрыша, а самый настоящий сумасшедший? Мысль эта вызвала в нем новый приступужаса. Неужели он действительно ездил к гангстеру, пытаясь достать взрывчатку?Неужели он действительно прячет в гараже кольт сорок четвертого калибра ивинтовку, из которой можно убить слона? Жалкий, скулящий звук вырвался у негоиз горла, и он осторожно поднялся, похрустывая костями, словно столетнийстарик.

Не позволяя себе больше ни о чем думать, он поднялся полестнице и шагнул в спальню.

– Оливия? – прошептал он. Все это было нелепо, словно сценаиз старого фильма с Рудольфом Валентине. – Ты спишь или нет?

– Нет, не сплю, – отозвалась она. Голос ее действительно непоказался ему сонным. – Я не могла заснуть из-за этих часов. Ну, электронных.Они то и дело щелкали. Пришлось выдернуть их из розетки.

– Ну и хорошо, – сказал он, подумав о том, как нелепо звучитего фраза. – Мне приснился очень плохой сон.

Раздался шорох сброшенного покрывала.

– Иди сюда. Ложись рядом со мной.

– Я…

– Заткнешься ты наконец?

Он лег рядом с ней. Она была абсолютно голой. Они занималисьлюбовью. Потом уснули.

К утру температура на улице понизилась до десяти градусов.Она спросила, получает ли он газету.

– Раньше получали, – ответил он. – Газеты разносил КенниАполингер. Теперь его семья переехала в Айову.

– В Айову, стало быть, – задумчиво повторила она и включиларадио. Мужской голос рассказывал о погоде. Будет холодно и ясно.

– Хочешь, я поджарю тебе яйцо?

– Два, если есть.

– Конечно. Слушай, по поводу этой ночи, я хотел тебесказать…

– Да хватит тебе об этом! Я кончила. Со мной это случаетсякрайне редко. Мне понравилось.

Он почувствовал, как в душе у него зашевелилась тайнаягордость. Скорее всего, она поняла это, а может быть, даже намеренно вызвала унего это чувство. Он поджарил яичницу. Два яйца для нее, два – для себя.Жареные хлебцы и кофе. Она выпила три чашки. С сахаром и со сливками.

– Так что же ты собираешься делать? – спросила она послезавтрака.

– Отвезу тебя на автостраду, – ответил он, не задумываясь.

Она нетерпеливо махнула рукой.

– Да я не об этом тебя спрашиваю. О твоей жизни.

Он усмехнулся. – Серьезные вопросы ты задаешь с утрапораньше.

– Вопрос действительно серьезный, – ответила она. – Но недля меня, а для тебя.

– Не знаю, я как-то не задумывался об этом, – сказал он. –Знаешь, раньше… – Он слегка подчеркнул слово раньше, чтобы обозначить ту частьсвоей жизни, которая уже скрылась за горизонтом. -…до того, как топор упал, мнекажется, я чувствовал себя примерно так же, как приговоренный в камересмертников. Все казалось каким-то нереальным. Словно я живу в каком-тостеклянном сне, который никогда не кончится. А теперь все снова стало реальным,настоящим. Вот эта ночь, например… Она была настоящей.

– Я рада, – сказала она, и слова ее прозвучали искренне. –Но что ты все-таки собираешься делать?

– Бог его знает.

– Это грустно, – сказала сна.

– Вот как? – спросил он. И это был не просто риторическийвопрос.

Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе № 7 всторону Лэнди. В предместьях на шоссе была пробка, и то и дело приходилосьостанавливаться. Люди направлялись на работу. Когда они проезжали мимостроительных работ на 784-й автостраде, рабочий день там уже начинался. Люди вжелтых защитных строительных касках и зеленых резиновых сапогах залезали вмашины. Морозные облачка вырывались у них изо рта. Двигатель одного изоранжевых асфальтоукладчиков фыркнул, фыркнул еще раз, потом дернулся, громкокашлянув, словно выплюнувшая снаряд пушка, потом снова фыркнул и привычнозатарахтел. Водитель время от времени поддавал газу, и звук двигателя был похожна шум отдаленного сражения.