– Отсюда сверху они похожи на маленьких мальчиков, которыекатают грузовики по песочнице, – сказала она.

За пределами города движение наладилось. Она взяла двестидолларов без смущения и без неохоты – однако, и без особого блеска в глазах.Она распорола в одном месте подкладку своего пальто, засунула туда банкноты, апотом зашила подкладку синей ниткой, найденной в коробке Мэри для цветныхпринадлежностей. Она отказалась от его предложения отвезти ее на автобуснуюстанцию, ответив, что денег хватит на более долгий срок, если она поедетавтостопом.

– Так почему же такая симпатичная девушка путешествуетавтостопом в одиночку? – спросил он.

– Что ты говоришь? – переспросила она, выныривая из потокасвоих мыслей.

Он улыбнулся. – Откуда ты взялась? Почему ты едешь вЛас-Вегас? Ты ведь тоже живешь вне общества, как и я. Так расскажи мне своюпредысторию.

Она пожала плечами. – Да тут и рассказывать-то особеннонечего. Я была студенткой колледжа в Нью-хемпширском университете, в Дархеме.Это рядом с Портсмутом. Ну, в этом году я перешла на предпоследний курс. Жилаза территорией кампуса. Вместе с парнем. Мы вдвоем сильно подсели на наркотики.

– Что-нибудь вроде героина?

Она весело рассмеялась. – Нет, я не знала ни одногочеловека, который кололся бы героином. Лично мы, симпатичные мелкобуржуазныенаркоманы, предпочитаем галлюциногены. Лизергиновую кислоту [9]. Мескалин. Парураз пробовали пейот. Короче говоря, всякую химию. В сентябре-ноябре я улеталапо крайней мере раз шестнадцать, а то и все восемнадцать.

– И на что это похоже?

– Тебя интересует, были ли у меня неприятные ощущения отприема наркотиков?

– Да нет, просто спросил.

– Конечно, часто бывали и неприятные ощущения, но они всегдасопровождались и чем-то приятным. А к самым приятным ощущениям всегдапримешивалась какая-нибудь гадость. Как-то раз я решила, что заболелалейкемией. Это было очень страшно. Но в основном было просто странно. Я ни разуне видела Бога. Ни разу не хотела совершить самоубийство. Ни разу не хотелакого-нибудь убить.

Она задумалась и замолчала на минуту-другую. Потомзаговорила снова.

– Всех почему-то волнует эта тема. Ортодоксы, люди вродеАрта Линклеттера, говорят, что наркотики – это верный путь к смерти. А естьсдвинувшиеся на этом люди, которые утверждают, что наркотики откроют передтобой все двери и сделают тебя свободным. Что с их помощью можно отыскатьтуннель, ведущий к твоему внутреннему «я», словно твоя душа – это нечто вродесокровища в романе Райдера Хаггарда. Ты когда-нибудь его читал?

– В детстве читал роман «Она». Кажется, это ведь он написал?

– Да. Так вот, как ты считаешь, твоя душа похожа на изумрудво лбу у какого-нибудь идола?

– Никогда об этом не задумывался.

– Мне кажется, что непохожа, – сказала она. – Я теберасскажу о самом лучшем и о самом худшем, что случалось со мной подвоздействием наркотиков. Самым лучшим было одно время принимать дозу прямо вквартире и рассматривать обои. Там на обоях были такие маленькие круглые точки,и они превращались для меня в снег. Я сидела в гостиной и смотрела на метель настенах по часу, а иногда и больше. И вот как-то раз через некоторое время яувидела маленькую девочку, которая с трудом шла по сугробам. На голове у нее былповязан платок – из какого-то очень грубого материала, вроде мешковины, и онапридерживала его рукой, вот так. – Она поднесла руку к подбородку. – Яподумала, что она, наверное, идет домой, и вдруг, откуда ни возьмись, передомной возникает целая улица, вся заваленная снегом. И вот она прошла по улице, апотом свернула на дорожку и вошла в дом. Вот это было лучше всего – сидеть вквартире и смотреть стеновидение. Правда, Джефф называл это мозговидением, ноэто в конце концов не так уж важно.

– Джефф – это тот парень, с которым ты жила?

– Да. А хуже всего мне было как-то раз, когда я решилапрочистить вантузом кухонную раковину. Не знаю, чего это вдруг на меня нашло.Часто, когда улетаешь, тебе приходят в голову разные странные мысли – впрочем,тогда они кажутся тебе совершенно естественными. У меня возникло такое чувство,что я просто обязана прочистить раковину. И тогда я взяла вантуз и стала еечистить. И все это дерьмо полезло обратно из стока. Я до сих пор не знаю, чтоиз этой дряни было настоящим, а что просто привиделось мне. Кофейная гуща.Драный кусок рубашки. Огромные комья застывшего жира. Красная жила, похожая накровь. А потом рука. Рука какого-то парня.

– Что?

– Рука, говорю. Я крикнула Джеффу, что кто-то запихнул к намв сток трубу. Но он, оказывается, куда-то ушел, и я была в квартире одна. Яподнатужилась и вытащила руку по локоть. Рука лежала в раковине, всяиспачканная кофейной гущей, но предплечье-то уходило вниз, в канализацию! Я наминутку пошла в гостиную проверить, не вернулся ли Джефф, а когда я пришлаобратно на кухню, руки уже не было. Это меня немного встревожило. Иногда рукаснится мне во сне по ночам.

– Безумие какое-то, – сказал он, сбавляя скорость. Онипроезжали мост, на котором велись реконструкционные работы, и движение былоограничено.

– От галлюциногенов действительно делаешься безумным, –сказала она. – Иногда это бывает забавно. В большинстве случаев – нет. Так илииначе, мы здорово на это подсели. Видел когда-нибудь в книжке изображениеатома: ну, там, всякие нейтроны, протоны, а вокруг электроны носятся?

– Да.

– Ну так вот, наша квартира стала чем-то вроде атомногоядра, а приходившие и уходившие люди – это как электроны. Люди приходят иуходят, движутся туда и сюда, и все они абсолютно отделены друг от друга, как в«Манхэттенской пересадке».

– Не читал.

– Обязательно прочти. Джефф всегда говорил, что уДос-Пассоса явно крыша съехала. Странная книга. Ну вот, как бы то ни было,часто бывало так, что вечером мы садились перед телевизором, выключали звук иврубали магнитофон – сидим, вконец одурманенные, а кто-то в это время трахаетсяв спальне, причем мы даже толком не знаем, что это за люди. Понимаешь, что яимею в виду?

Вспомнив о вечеринках, на которых он надирался так, чтошатался по комнатам, ошарашенный, словно Алиса в Стране Чудес, он ответил, чтопонимает.

– Так вот, как-то по телеку показывали программу Боба Хоупа.Все уселись и смотрели – укуренные в задницу. Смеялись, как сумасшедшие, надвсеми этими старыми хрычами, над излюбленными словечками и добродушнымишуточками всех этих дорвавшихся до власти ублюдков из Вашингтона. Просто так исидели у телека, совсем как папочки и мамочки дома, и я тогда подумала: хорошо,теперь ясно, для чего мы прошли через Вьетнам – чтобы Боб Хоуп ликвидировалразрыв между поколениями. Вопрос только в дозе, и ты становишься таким же, кактвои родители.