Терри с любопытством взглянул на своего шефа, затем наокружного прокурора и, ничего не говоря, принялся обрабатывать рукоятку илезвие белым порошком.

— На нем полно отпечатков. Нож буквально залапан, — черезнесколько минут доложил дактилоскопист.

— Посмотри, нельзя ли выделить пару-тройку четких? —попросил Селби.

— Пожалуйста, мистер Селби, вот один… Здесь еще один… Третийхороший отпечаток.

— Отлично, — похвалил Селби. — А теперь, Боб, сходи,пожалуйста, за штемпельной подушечкой и бумагой.

Терри быстро вернулся, держа в руках приспособления дляснятия отпечатков пальцев.

Селби, набивая табаком трубку, повернулся к шерифу, и в егоглазах сверкнул озорной огонек:

— Слушай, Рекс, пусть Боб снимет у тебя отпечатки.

— Какого черта! — разозлился Брэндон. — Это что — шутка?

— Дай ему свои пальцы, — повторил прокурор.

Брэндон хотел что-то сказать, но передумал и, сжав зубы,подставил Терри сначала левую руку, потом правую.

— Теперь Боб, — продолжал Селби, — сравни отпечатки на ножес отпечатками пальцев шерифа.

— С моими?! — изумился Брэндон.

Селби кивнул в знак согласия.

— Да я не прикасался к ножу, ты что, забыл? Ты сам схватилменя за руку…

— Я знаю.

— Каким образом, черт бы тебя побрал, мои отпечатки могутоказаться на этом ноже, если я его даже не трогал?

Прокурор вопросительно посмотрел на помощника шерифа. БобТерри рассматривал отпечатки, имевшиеся на ноже, и сличал их с только чтополученными.

Внезапно он замер, повертел головой и прошептал:

— Ну и ну! Не берусь утверждать, но…

— Что у тебя, Боб? — спросил Селби.

— Вот здесь, — ответил специалист, указывая на лезвие ножа,— есть отпечаток среднего пальца правой руки шерифа Брэндона.

— Что и требовалось доказать, — сухо заметил Селби. — Ну,Рекс, картина начинает проясняться.

Дорис Кейн и ее дочь сидели в столовой большого дома иобедали.

За окном начиналась пыльная буря, и горячий ветер пустынираскачивал ветви деревьев и производил неприятный шум, врываясь под свес крышистарого дома.

Три дня прошло с понедельника, с его трагическими событиями,но тягостная атмосфера продолжала витать над домом.

Джим Мелвин находился на собрании городского советаЛас-Алидаса. Собрание было полусекретным, хотя было объявлено как заседаниекомитета полного состава.

Джим уехал очень поспешно, чуть ли не бегом кинувшись вгараж и бросив на ходу, что вернется в лучшем случае к утру и позвонит, есливыяснится что-то определенное.

Судя по всему, городской совет был готов рассмотреть егозаявку на установку счетчиков на платных стоянках.

Обедом занималась Дорис Кейн. Она испекла пирог с лимоном имеренгой, который особенно любила Паула, приготовила баранью ногу,нашпигованную чесноком и другими специями. Политую мятным соусом баранью ногуукрашали ломтики картофеля, покрытые коричневой хрустящей корочкой. Трапезудополнял салат из авокадо и помидоров, приготовленный по собственному рецептуДорис. Она надеялась, что ее кулинарные изыски успокоят нервы Джима, но все ееусилия пропали втуне.

Паула приготовила коктейли, которые, по мнению Дорис,получились слишком крепкими. Уже после второго коктейля миссис Кейн поняла, чтоей не удастся серьезно поговорить с дочерью.

Паула выпила три коктейля, и они не принесли, как обычно,привычного расслабления. Напротив, Паула была напряжена и нервничала, какноровистая лошадь под туго натянутым поводом. Только после того, как они разделалисьс лимонным пирогом и закурили, до миссис Кейн дошло, что Паула безотчетностарается направить разговор в нужное ей русло. Миссис Кейн пыталась помочьдочери — все, что угодно, лишь бы не это гнетущее напряжение. Они обсудилинедостатки архитектуры дома, из-за которых вой ветра, искажающий и усиливающийвсе звуки вокруг, так действовал на нервы Паулы.

Наконец Паула, прямо глядя на мать, сказала:

— Знаешь, не заяви ты, что видела в дверях ваннойпостороннего человека, полиция удовлетворилась бы версией самоубийства ЕвыДаусон и все было бы кончено. Понимаешь, учитывая все обстоятельства, как мнекажется, тебе надо было общаться с полицейскими более осмотрительно.

— Я уже много думала об этом.

— Может быть, слишком много.

— Может быть.

— Мама, — ровным голосом продолжала Паула, — Джим абсолютноуверен, что ты видела у двери ванной именно Еву Даусон. Она чувствовала себяодинокой, была взвинчена и расстроена. Ведь ты помнишь, как она докучала тебе,как хотела выговориться. Но ты вымоталась и не хотела ни с кем общаться. Жаль,что ты была такой усталой и не позволила Еве излить тебе свою душу. Все, можетбыть, обошлось бы.

— Не думаю, Паула, что я видела в дверях Еву Даусон.

— А кто еще там мог быть? Как, по-твоему?

— Я думаю, там был тот, кто убил Еву.

— Мама!

— Ты же сама спросила.

— Но, мама, дорогая, как ты не поймешь, что Еву Даусон неубивали!

— Почему ты так думаешь?

— Потому что это было заурядное самоубийство.

— Тогда, кого я видела в дверях ванной?

— Еву Даусон, мама.

— Я так не считаю, Паула.

— Ну если ты настолько уверена, то и говорить об этом большене стоит.

Дорис Кейн посмотрела на свои часы и сказала:

— Все равно, Паула, мои показания мало что значат. Я была вполусне. Подняв голову, увидела чей-то силуэт. Разглядеть того человека я немогла. После этого эпизода я почти сразу заснула. Но, задним числом, мнекажется, что в его в облике было что-то угрожающее.

— Конечно, спросонья ты могла не разобрать.

— Не исключено. Хорошо, Паула, мне пора домой.

Передавай привет Джиму. В следующий раз, когда я соберусьприехать, извещу заранее.

— Мама, — резко сказала Паула, — я должна тебе что-тосказать.

— Что?

Паула немного помолчала и ответила:

— Я хочу сказать, почему мы ничего не давали о себе знать.Теперь мне известно гораздо больше, чем тогда.