Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Повествование о поступках рассказчика дано изнутри, о поведении Колосова – извне. Рассказчик считает себя ответственным за собственную психологическую слабость и нехватку самопонимания. Читатели не имеют возможности узнать, как оценивает свое поведение Колосов, однако нет и намека на то, что он может быть самокритичным. Когда рассказчик пытается поставить под сомнение нравственную безупречность его поведения по отношению к Варе, он оправдывает его как вполне естественное. Весна в его сердце уступила место лету, и цветы на яблоне, под которой он сидел с Варей, превратились в яблоки, оказавшиеся, по его словам, кислыми[263]. Колосов совершенно естественен, абсолютно искренен и, похоже, лишен внутренних нравственных противоречий. Именно поэтому он является образцом для рассказчика, который, как выясняется, столь же эгоцентричен, как и Колосов, но много слабее и лицемернее его.
Добродетель, воплощенная Тургеневым в Андрее Колосове, – откровенность, прямота, а не жертвенная мораль. По этой причине, несмотря на высокую оценку реализма автора, повесть не понравилась его современникам. Когда в 1856 году она была вновь опубликована в собрании его «Повестей и рассказов», Тургенева призвал к ответу его друг литературный критик А. В. Дружинин, чей обзор издания включал пространное обсуждение «Андрея Колосова». В письме к Дружинину, комментируя его рецензию, Тургенев согласился, что Колосов слишком эгоистичен для положительного героя, и обещал в будущем пересмотреть свое отношение к подобным персонажам[264]. Однако своего обещания он в полной мере не сдержал. Такие герои, как отец в «Первой любви» или князь Н* в «Дневнике лишнего человека» сохраняют статус положительных, и брошенная князем Лиза защищает его от критики Чулкатурина.
Имея классическое образование, Тургенев не мог не знать, что имя Андрей означает по-гречески «мужественность». Русская фамилия героя повести происходит от слова «колос». Андрей Колосов представляет собой версию гармоничного наивного человека в парадигме, созданной Шиллером в его работе «О наивной и сентиментальной поэзии» (1795–1796), которую Тургенев прекрасно знал[265]. Внутри шиллеровской парадигмы герой повести является объектом любви и желания рассказчика от первого лица, который относится к нему так же, как сентиментальный человек относится к природе. Колосов воплощает гармонию и целостность, которых не хватает рассказчику. В отношениях с Андреем и Варей он обнаруживает то, что называет «действительностью», имея в виду собственные комплексы и, как он его видит, собственный «пошлый» психологический макияж: он больше похож на рассказчика Жан-Жака в «Исповеди» Руссо», чем Андрей. Осознав это, он оказывается на территории психологического реализма с его «странными тайнами»:
Помню – эта страшная разница между вчерашним и сегодняшним днем меня самого поразила; в первый раз пришло мне в голову тогда, что в жизни человеческой скрываются тайны – странные тайны… С детским недоумением глядел я в этот новый, не фантастический, действительный мир. Под словом «действительность» многие понимают слово «пошлость». Может быть, оно иногда и так; но, я должен сознаться, что первое появление действительности передо мною потрясло меня глубоко, испугало, поразило меня…[266]
Если рассказчик на самом деле не любил Варю, то почему его так к ней влекло? Это одна из загадок, встающих перед читателем в повести Тургенева. Варя, конечно, довольно симпатична, но не в этом состояла для него ее привлекательность. В том варианте «треугольника желания», который Рене Жирар описывает в своем знаменитом критическом исследовании «Обман, желание и роман»[267], Варя становится объектом желания для рассказчика главным образом потому, что привлекала Колосова. На протяжении всего действия рассказчик соперничает с Колосовым, которому стремится подражать и место которого стремится занять. Эта психологическая головоломка и составляет одну из тех пугающих «тайн», которую рассказчик открывает и о себе, и о «действительной» человеческой природе. Колосов не кажется рассказчику частью этой «действительности», так как, насколько мы знаем, его психика несложна, даже прозрачна. Он представляется идеалом для таких «реальных» людей, как рассказчик, потому что абсолютно эгоистичен и в то же время полностью слит с природой. В отличие от рассказчика, Колосов ни в чем не испытывает потребности, или по крайней мере кажется, что это так. Например, рассказчик замечает, что даже когда Колосов ухаживал за Варей, то «не утратил своей свободы; в ее отсутствии он, я думаю, и не вспоминал о ней; он был всё тем же беспечным, веселым и счастливым человеком, каким мы его всегда знавали»[268]. Но Колосов не бог, и поэтому рассказчик не может просто поклоняться ему, он в такой же степени ему завидует, в какой и любит его. Согласно парадигме Рене Жирара, те чувства, которые рассказчик испытывает по отношению и к Андрею, и к Варе, скорее являются продуктом тщеславия, нежели любви. Естественно, что рассказчик в итоге видит их пошлость.
Наше впечатление от Колосова как «необыкновенного человека» зависит от двух вещей. Читатели видят его сквозь оптику боготворящего его рассказчика, также они видят его в молодости, студентом университета. Тургенев подчеркивает важность второго фактора, включая в текст повести строки Байрона (в оригинале, на английском языке): «Oh talk not to me of a name great in story! I The days of our youth are the days of our glory…»[269] Предполагается, что обаяние героя повести заключается в юношеском избытке сил, чувств и уверенности в себе, а не в наличии чего-то особенного, что сохранится и за пределами молодости. Поэтому Колосов в повести присутствует только молодым; рассказчик не знает, что с ним произошло позднее.
Если Андрей Колосов представляет определенный жизненный этап, а не в самом деле исключительную личность, то это относится и к Варе, воплощающей по-детски невинную женственность, и не более того:
Мне нравилась ее тихая улыбка; я любил ее простодушнозвонкий голосок, ее легкий и веселый смех, ее внимательные,