«Да, осталось, – задумчиво протянула она. – И вэтом твоя слабость. Вот почему тебе было так плохо, когда я сказала словамилюдей: я ненавижу тебя; вот почему ты так смотришь на меня. Человеческое… Вомне нет ничего человеческого, и никакие истории про труп матери и гостиничныйномер, где ребенок превращается в монстра, не способны меня изменить. Вот исейчас ты смотришь на меня с ужасом. Но все равно я умею говорить на твоемязыке; во мне живет твоя страсть к познанию истины, твое стремление проникнутьиглой разума в самое сердце мира. Ты больше человек, а я больше вампир;и во мне живет твое второе я, твоя душа вампира. Только теперь я этопоняла. Я как будто спала эти шестьдесят пять лет. И наконец проснулась».

«И наконец проснулась…» Я слушал ее, и мне не хотелосьверить, но она говорила так убежденно и назвала точную цифру – ровно шестьдесятпять лет минуло с той ночи, когда я решил уйти от Лестата и не мог; когда яувидел и полюбил ее, и с ней забыл про свою боль, про свои страшные вопросы. Ивот теперь она повторяет их. И ждет ответа. Роняя цветки, она медленно вышла насередину комнаты, потом переломила длинный стебель лаванды и поднесла его кгубам. Теперь она действительно все знала.

«Так вот зачем он сделал меня вампиром, – сказалаона. – Чтобы у тебя появился друг. Иначе он бы не смог удержать тебя. Тыбыл одинок, а он сам ничего не мог дать тебе. Как и мне, впрочем… Хотя ещенедавно он мне нравился. Мне нравилась его походка, и как он стучит тростью помостовой, как укачивает меня на руках. И как он убивает – легко, непринужденно,как я сама. Но теперь он перестал мне нравиться. А ты его вообще никогда нелюбил. Мы были его марионетками. Ты заботился о нем, платил по его счетам, а япомогала ему держать тебя на привязи. Пришло время расстаться с ним».

«Пришло время расстаться с ним!..»

Я уже забыл, что когда-то сам мечтал об этом. Привык кЛестату, смирился с его присутствием, как с плохой погодой. Вдруг с улицыдонесся приглушенный шум. Экипаж уже въехал во внутренний двор, и, значит,скоро мы услышим его знакомые шаги на черной лестнице. Я вдруг подумал, чтовсякий раз, когда он приезжает домой, в моей душе поднимается непонятнаятревога, туманное желание. И вдруг меня словно окатила прохладная морскаяволна: уйти от него, освободиться от него навсегда. Я встал и шепотом сказалей, что он приехал.

«Знаю, – улыбнулась она. – Я услышала его, ещекогда он был за дальним углом».

«Он никогда не отпустит нас», – прошептал я, хотя понялскрытое значение ее слов. Я ничего не должен бояться. С ее обостренным чутьемнас трудно застать врасплох. Она всегда настороже. Но ее самоуверенностьвстревожила меня, и я сказал:

«Ты плохо знаешь Лестата. Он не отпустит нас».

Клодия безмятежно улыбнулась и ответила:

«Да неужели?»

Мы решили не откладывать дело в долгий ящик и придумалиплан. На следующий день я вызвал своего поверенного – он, как всегда,жаловался, что трудно работать в потемках при свече. Я дал ему подробные иточные указания. Мы с Клодией отплывем в Европу на первом же корабле, гденайдутся места, независимо от порта отплытия. И главное, мы повезем с собойценный груз. Его надо забрать из дома накануне отплытия и погрузить на судно,но не в багажный отсек, а в нашу каюту. Кроме того, я отдал распоряжения,касающиеся Лестата. Я передал ему права на получение арендной платы занесколько магазинов и городских домов и на владение маленькой строительнойкомпанией в Фобур-Мариньи. С легкой душой я подписал бумаги: мне хотелоськупить нашу свободу, убедить Лестата, что мы хотим только вместепопутешествовать, а он будет жить по-прежнему и ни в чем себе не отказывать. У негопоявятся свои деньги, и я буду ему уже не нужен. Все эти годы он зависел отменя материально: я оплачивал счета как его банкир, но он ничуть не смущался,только язвительно благодарил. Он не хотел признаться, что зависит от меня. Янадеялся, что его жадность возьмет верх над подозрительностью, но в глубинедуши не мог побороть страх: я был уверен, что он с легкостью прочитает истину вмоих глазах. И не верил, что нам удастся ускользнуть от него. Понимаете, ядействовал так, словно ни на секунду не сомневался в успехе нашего предприятия,но на самом деле ни во что не верил.

Клодия же играла с огнем. Ее хладнокровие меня изумляло. Оначитала свои книжки про вампиров, задавала Лестату вопросы, оставаласьсовершенно невозмутимой при его желчных выпадах. Иногда она спрашивала об одноми том же по нескольку раз, только меняла формулировку вопроса и собирала покрупинкам знания, когда он поневоле проговаривался.

«Кто превратил тебя в вампира? – спрашивала она, неподнимая глаз от книги, и лишь чуть опускала веки, выслушивая свирепуюотповедь. – Почему ты никогда не говоришь о нем?» – продолжала она как нив чем не бывало, словно его ярость волновала ее не больше, чем дуновениелегкого ветерка.

«Вы оба такие жадные! – говорил он, бегая взад и впередпо гостиной и злобно поглядывая на Клодию. Она удобно устроилась в уголке скнигами. – Вам мало одного бессмертия! Вы обязательно хотите заглянутьподаренному Богом коню в зубы! Да предложи я его первому встречному с улицы, ион без лишних вопросов с радостью накинулся бы на столь щедрый дар…»

«С тобой, по всей видимости, именно так и произошло?» – тихоспросила Клодия, едва шевеля губами.

«…Но вам необходимо докопаться до смысла, – последнееслово он произнес с особым презрением. – Вам надоела жизнь? Этому нетруднопомочь. Я могу отнять ее легче, чем подарил! – Он повернулся, загородивспиной свечу. Вокруг его головы светился яркий ореол и затенял лицо, толькобелели высокие скулы. – Ты хочешь смерти?»

«Знание – это не смерть», – прошептала Клодия.

«Отвечай мне! Ты хочешь смерти?»

«Ты, разумеется, можешь подарить мне ее. Все на свете беретначало в тебе. Ты повелеваешь и жизнью, и смертью», – открыто издеваласьКлодия.

«Да, именно так».

«Ты не знаешь ровным счетом ничего, – сказала онасерьезно и так тихо, что даже слабый шум улицы почти заглушил ее слова, и мнепришлось напрячь слух, чтобы расслышать. – Допустим, что вампир,превративший тебя в себе подобного, ничего не знал, равно как и егопредшественник, и так далее, до самого первого вампира на земле. Из ничего рождаетсятолько ничего! Значит, мы можем знать только то, что никто ничего не знает».

«Да!» – вдруг выкрикнул Лестат, и в его голосе прозвучалиновые странные ноты.

Наступило молчание. Лестат медленно обернулся назад, егословно встревожило мое присутствие. Так оборачивается одинокий прохожий,почувствовав вдруг за спиной мое дыхание: взгляд, полный страшных предчувствий,и сдавленный вздох – он видит мое лицо, бледную маску смерти. Лестат смотрел наменя, чуть шевеля губами, и я увидел, что он боится. Лестат боялся!