«Ты уверена, что хочешь узнать именно это? – Я старалсяпоймать ее взгляд. – Может быть, ты хочешь понять, почему выбор пал натебя? Или узнать, какой ты была прежде? Я не понимаю, что тебе нужно, чтозначит: как это было? Может, ты сама хочешь попробовать это сделать?»

«Что – это? Я даже не знаю, о чем ты говоришь, –холодно прервала меня Клодия. Вдруг она повернулась и прижала ладони к моимщекам. – Пойдем сегодня на улицу вместе, – шепнула она страстно, каквлюбленная. – Пойдем сегодня убивать, и ты расскажешь мне все, что знаешь.Кто мы? Почему мы не похожи на них?» – Она кивком головы указала на окно.

«Я не могу тебе ответить, – сказал я. Клодия всянапряглась, словно пыталась лучше расслышать, потом покачала головой, но япродолжал: – Я и сам ничего не знаю. Да, я могу тебе рассказать, как сталвампиром… Да, это сделал Лестат. Но я не понимаю, что скрывается за егодействиями, как на самом деле это происходит!» С ее лица не сходило все то жемучительное выражение, и впервые я увидел в ее глазах тень страха. Или другогочувства, которое было черней и глубже, чем страх. «Клодия, – сказал я ивзял ее руки в свои. – Несмотря ни на что, Лестат может дать тебе один мудрыйсовет: перестань мучить себя и других. Долгие годы мы вместе постигали жизньлюдей, их мир, но я не хочу, чтобы ты разделила со мной этот ужас, эту тревогу.Говорю тебе еще раз: ни у меня, ни у Лестата нет ответа на твой вопрос».

На мгновение она словно обезумела. Я понимал, что мои словане могут ее успокоить, но такого не ждал: она вцепилась в свои волосы, будтохотела выдернуть прядь. Потом поняла, что это глупо и нелепо, и опустила руки.Но в мое сердце закралось дурное предчувствие. Клодия вновь обратила взор заокно и застыла, глядя на сумрачное, беззвездное небо. Сильный ветер с реки гналстаи облаков. Вдруг ее губы дрогнули, она резко повернулась ко мне ипрошептала:

«Значит, он сделал меня такой… он, а не ты!»

Что-то в ее голосе меня испугало, и я даже сам не заметил,как очутился в другом углу, у камина. Я зажег свечу и поставил ее перед высокимзеркалом. То, что я вдруг увидел, ужаснуло меня. Из темноты выступила жуткая,таинственная маска, потом видение стало объемным и превратилось в древнийчереп. Я пристально разглядывал его. Отполированный временем, он почти блестел,но все еще хранил слабый запах земли.

«Почему ты не отвечаешь?» – спросила Клодия.

Я услышал, как открылась дверь спальни Лестата. Обычно,проснувшись, он сразу же шел на охоту, а я, наоборот, старался первые вечерниечасы провести в тишине, чтобы успокоиться; голод рос во мне, и, когда жаждастановилась невыносимой, я слепо следовал за ней и не думал уже ни о чем…Просто шел убивать.

Я снова услышал голос Клодии, чистый, словно колокольныйзвон, и мое сердце забилось в ответ.

«Да, это он, и никто другой! – говорила она. – Онсам так сказал. Но ты что-то скрываешь от меня. Лестат говорил, что без тебяничего бы не случилось!»

Я стоял и смотрел на череп, ее слова хлестали меня,обжигали, как удары бича, и я повернулся и встретил их в лицо. Словно молния,меня пронзила леденящая мысль: если б не бессмертие, от меня не осталось быничего, кроме этого черепа, и невольно содрогнулся. Я посмотрел на Клодию: ееогромные глаза горели на белом лице, как два черных огня. Кукла, у которойкто-то вырвал зрачки и заменил их отблеском адского пламени. Я шел к ней,шептал ее имя, хотел что-то объяснить, но слова умирали, едва слетев с моихгуб, и терялись в складках ее платья. Ее маленькая перчатка упала на пол исветилась в темноте; на секунду мне показалось, что это отрубленная кисть.

«Что с тобой?.. – Клодия вглядывалась в моелицо. – Что с тобой творится? Почему ты так смотришь в зеркало и наперчатку?» – Ее голос звучал нежно и ласково, но… что-то в нем было не так:какая-то задняя мысль, непонятный расчет, едва уловимое отчуждение.

«Ты нужна мне. – Я сам не понимал, что говорю. – Яне смогу без тебя. Ты – мой единственный друг в этом бессмертии».

«Но ведь наверняка есть и другие! Не может быть, чтобы кроменас троих на всей земле не было ни одного вампира! – Она повторила моидавние слова, они возвращались ко мне на гребне ее стремления добраться до сутивещей; до смысла ее собственного существования. Но в ее голосе не было моейболи – только безжалостная настойчивость, желание во что бы то ни сталополучить немедленный ответ. – Разве ты не такой же, как я? – Онавзглянула на меня. – Ведь это ты научил меня всему, что я знаю!»

«Не всему. Убивать тебя учил Лестат. – Я наклонился иподнял перчатку с пола. – Знаешь что… давай выйдем отсюда. Я хочу подышатьвоздухом…» – бессвязно говорил я, пытаясь натянуть перчатку на ее маленькуюручку. Я приподнял ее золотистые волосы и бережно расправил их поверх пальто.

«Но именно ты научил меня видеть! – возразилаона. – От тебя я впервые услышала слова “глаза вампира”. Ты научил меняпить красоту этого мира, как кровь, но жаждать не только крови…»

«Я имел в виду совсем другое. Ты поняла мои слова нетак… – Она вцепилась мне в рукав, пыталась поймать мой взгляд. –Идем, – позвал я ее. – Я хочу что-то тебе показать…»

Я взял ее за руку, мы быстро пошли по коридору, по винтовойлестнице спустились вниз, пересекли темный двор. Сам не зная, что хочу ейпоказать, куда веду ее, я понимал только, что должен идти вперед, повинуясьсвоему инстинкту, инстинкту вампира.

Мы быстро шли через весенний город, небо прояснилось, онобыло бледно-лиловое, в вышине слабо мерцали маленькие звезды; мы миновалипышные сады нашего квартала и очутились на узких бедных улочках, но и здесьвоздух был напоен ароматом цветов; они пробивались сквозь камни, огромныеолеандры раскрыли свои мощные соцветия: розовые и белые, они были похожи нажутковатые сорняки в пустынном поле. Торопливые шаги Клодии звучали какстаккато, она почти бежала рядом со мной, но ни разу не попросила сбавить шаг.Наконец мы остановились. Она смотрела на меня снизу вверх, спокойно, сбесконечным терпением. Эта улица… Темная и узкая; старые французские домишки спокатыми крышами чудом уцелели среди испанских особняков. Древние, маленькиелачуги – штукатурка осыпалась со стен, кирпичная кладка заросла мхом. Тот дом ямог найти с закрытыми глазами, я всегда это знал, но всегда старался обойти егостороной, чтобы только не видеть темного перекрестка без фонарей, не видетьнизенького окна, где тогда плакала Клодия. Теперь в доме было тихо. Он глубжеушел в землю, плесень доходила почти до окон, наверху пустые рамы слуховыхокошек были кое-как забиты тряпьем. Улочку пересекали веревки с бельем. Яподошел к дому, тронул ставни.