«Здесь я впервые тебя увидел, – сказал я. Я хотелобъяснить ей все, хотел, чтобы она поняла. Она смотрела на меня холодным ичужим взглядом. – Я услышал твой плач. Ты была там, внутри, рядом с трупомматери. Она умерла несколько дней назад, но ты этого не понимала. Ты цепляласьза нее, что-то лепетала… И плакала так жалобно; бледная, голодная, ты горела влихорадке, пыталась разбудить ее, обнимала безжизненное тело в поисках убежищаот холода и страха. Уже почти рассвело… – я стиснул веки руками. – Яоткрыл ставни… залез в комнату. Мое сердце разрывалось от жалости, но кромежалости… было другое чувство».

Ее губы задрожали, глаза округлились.

«Ты… пил мою кровь?» – прошептала она.

«Да!» – ответил я.

Наступило молчание, невыносимо долгое и мучительное.Неподвижная, будто каменное изваяние, Клодия стояла в тени, и лунный светотражался в ее огромных глазах. Вдруг налетел порыв ветра, и, словноподхваченная им, она повернулась и бросилась прочь. Она бежала, бежала, бежала…Я стоял как пригвожденный и слушал затихающий вдали стук маленьких каблучков.Жуткий, непреодолимый страх поднялся из глубин моей души, он все нарастал;наконец я опомнился и побежал за ней следом. Я ни на секунду не допускал мысли,что могу потерять ее. Я уговаривал себя: вот сейчас догоню ее и скажу, каклюблю ее, как хочу быть всегда с ней рядом, оберегать ее, заботиться о ней. Ябежал по темным улицам и не мог найти ее, чувствовал, что она с каждыммгновением удаляется от меня. Мое голодное сердце бешено колотилось, я резкоостановился, и мне показалось, что оно вот-вот выпрыгнет из груди. Клодиястояла, тяжело дыша, прислонившись к фонарному столбу, и молча смотрела наменя, как на чужого. Я тоже молча обнял ее за талию и взял на руки.

«Ты убил меня! – прошептала она. – Ты отнял мою жизнь!»

«Да. – Я прижимал ее к себе и чувствовал, как бьется еесердце. – Но нет, я только пытался ее отнять. Твое сердце было не такое,как у всех. Оно не сдавалось, оно билось и билось, и мне пришлось оторваться оттебя, потому что иначе я умер бы сам – так бешено колотился мой пульс. Лестатзастал меня врасплох. Как же он веселился: Луи, этот сентиментальный дурак,пьет кровь золотоволосой малышки, кровь невинного младенца! Люди нашли тебя иположили в больницу, но он принес тебя обратно; я тогда думал, что онхочет только помочь мне узнать себя. Возьми ее жизнь, прикончи ее, –говорил он. И меня снова непреодолимо потянуло к тебе. Я знаю, что сейчас теряютебя навсегда, читаю приговор в твоих глазах; ты смотришь на меня так холодно,так отчужденно, как на смертного человека. Но все равно скажу: да, я сновапопытался убить тебя; ты была мне нужна – твое сильное сердце, твои щеки, твоякожа, розовая и душистая. Помню твой запах, запах человеческого ребенка,сладкий, с примесью соли и пыли. Я держал тебя в руках, снова вернулся к тебе,снова пил твою кровь. Знал: еще немного, и я сам умру, твое сердце убьет меня,но мне было уже все равно. Тогда Лестат, оттолкнув меня, прокусил себе запястьеи дал тебе напиться своей крови. Ты пила, пила и едва не убила и его: он ужешатался от слабости. Так ты стала вампиром. В ту ночь ты впервые попробовалавкус человеческой крови и с тех пор пьешь ее каждую ночь».

Она слушала меня с каменным лицом. Ее тело казалось мнебезжизненным, мягким, как воск, и лишь в глазах светились знакомые огоньки.Теперь она знала все. Я опустил ее на землю.

«Я отобрал у тебя жизнь, – сказал я. – Лестатвернул ее тебе».

«Вот как, – выдохнула она. – Так знай: я ненавижувас обоих!»

Луи остановился.

– Зачем же вы рассказали ей? – помолчав, спросилюноша.

– Разве я мог не рассказать? – удивленно сказалвампир. – Она должна была все узнать, взвесить все за и против. Она сталавампиром не так, как я. Я напал на нее беззащитную, убил ее, лишил человеческойжизни. Хотя какая разница? Рано или поздно все люди умирают. Она просто яснееувидела то, что знает каждый: смерть неизбежна. Если только не выберешь вотэто! – И он развел руками.

– И вы потеряли ее? Она ушла?

– Ушла! Куда она могла уйти? Она была всего лишьребенком. Где бы она нашла убежище? Только в легендах вампиры прячутся взаброшенных склепах среди костей, червей и муравьев, а ночами бродят покладбищам и наводят страх на окрестности. Но главное даже не это. Она, как и мыс Лестатом, не вынесла бы жизни в одиночестве. Мы были нужны друг другу! Насокружала пустыня людей, которые бредут по жизни как слепые, живут в вечныхзаботах и в конце концов неизбежно сочетаются брачными узами со смертью.

«Мы скованы ненавистью», – так говорила Клодия позже сприсущим ей хладнокровием. Когда в ту ночь я вернулся домой, она была уже там.Она сидела у потухшего камина и обрывала маленькие цветки с длинной лавандовойветки. Я был так счастлив, что вижу ее! Готов был для нее делать все. Она тихимголосом попросила, чтобы я рассказал ей все, что знаю. И я с радостьюсогласился, тем более что самое страшное уже было сказано. Рассказал ей о себевсе, как сейчас рассказываю вам; рассказал, как Лестат нашел меня; и проту ночь, когда он забрал ее из больницы. Она ничего не спрашивала, толькоиногда поднимала взгляд от своих цветов. Потом я сидел, выжатый, опустошенный,снова смотрел в зеркало, на этот жуткий череп, и слушал, как лепестки тихопадают на складки ее платья. И вдруг она сказала:

«Луи. Я ни в чем тебя не виню».

Я очнулся. Она соскользнула с высокого кресла и подошла комне, в руках у нее были цветы.

«Как по-твоему, похоже это на запах живого ребенка? –прошептала она. – Луи. Любовь моя».

Я обнял ее, положил голову ей на грудь, стиснул ее хрупкиеплечи; она гладила меня по голове, утешала, успокаивала.

«Ты видел меня живую», – сказала она.

Я поднял глаза. Клодия улыбнулась, но потом ее губы сновазамерли, она смотрела мимо меня, вдаль, словно прислушивалась к далекой,прекрасной музыке.

«Ты подарил мне свой бессмертный поцелуй. – Она какбудто обращалась не ко мне, а к себе. – Ты полюбил меня любовью вампира».

«Сейчас я люблю тебя человеческой любовью, – сказаля. – Если только во мне осталось что-то от человека».