дети бегают вокруг деревьев и не могут поймать друг друга только потому, что постоянно меняют направление движения. Сломя голову Ломпатри уводил своего преследователя всё дальше от края Скола. Где-то рядом раздался голос Вандегрифа. «Не туда!» – кричал черноволосый рыцарь. Но Ломпатри и так знал, что бежит совсем не в ту сторону. Теперь все планы перестали иметь значения – приближался конец игры. Все спутники исчезли из виду, позади Белый Саван уже наступает на пятки, а впереди деревья и, откуда ни возьмись, край Скола.

Ломпатри выбежал из-под алых кленовых крон на одну из многочисленных опушек, обрывающихся пропастью из облаков. Здесь из спящей травы торчали замшелые валуны. Снежинки не падали вниз, а будто бы взлетали оттуда, из-за края пропасти. Край земли. Край жизни. Рыцарь обернулся. Из-за деревьев на ковёр изо мха ступили трое – замызганные серые одеяния скроены по одному лекалу. Шесть клинков ровным строем опущены вниз, ловят на свою холодную сталь снежинки. Взоры белокожих островитян суровы. Лица хоть и грубы, как камень, но молоды. Дыхание ровное, не то что у Ломпатри. Подходят ближе. Медлят. Отступать дальше некуда – ещё шаг, и уже не мох под ногами, а облачная пустота.

«Ни щита, ни стяга. Свою кончину не угадаешь. О чём же думать? Сколько раз под смертью ходил, никогда так не случалось. Теперь уж точно конец. Что же там было? Король? Честь? Я? Всё не то. Ах, точно – Илиана. Бедная моя Илиана, видела бы ты это болото! Что-то не выходит по-хорошему. Ах, глупо как всё! Обидно до слёз, что и думать толком не могу в такой час! Насадят меня на мечи, а я и подумать напоследок не успею. Отчаяние? Отчаяние в миг смерти? Да как же так!? И вороны уже тут. Один ворон. Большой. Да стойте, это и не ворон. Чёрный взмыл над лесом. Фей. Пройдоха Чиджей! Неужто он? Какие же у него прекрасные крылья! Как скоро он рассекает воздух; несётся быстрее самого времени. Чего же на меня летишь, каналья? Эх, столкнул! Предал? Убить захотел? От Саванов уберёг? Падаю! Свет праотцов! Духи! Всемогущие!»

Ломпатри летел вниз, наблюдая, как выпавший у него из руки меч летит вслед за ним. Рядом просвистела стена Скола – острые камни, отроги и выступы. В миг всё застлала серая пелена облаков. Остался только рыцарь и меч, падающий следом. И единственное, о чём мог думать Ломпатри, был этот красивый меч, вращающийся в серой пустоте. Пусть всё это длилось несколько мгновений – для Ломпатри время остановилось. Время остановилось как вокруг, так и в нём самом. Больше не приходилось думать об Илиане и короле. Отпало желание выбирать последние в своей жизни мысли. Всё встало на свои места. Вот он, меч. Он прекрасен, он существует, он рукотворен теми, в ком есть жизнь. Но их тут нет, а меч есть. И он жизнь, его сталь – жизнь, рукоять – жизнь, его вращение в облаках – жизнь, как она есть. Зачем всё? Зачем земля, солнце, луны, войны, короли, моря, вещи? Познать бы в жизни хоть одну единственную песчинку! Самую малюсенькую! И станешь вселенной пустоты – бессмертной и вечной, не требующей тела и разума. Растворённой в первородной идее о свете, о жизни и о той силе, чьё имя да не будет лишний раз сказано, но которая столь значима, что без неё невозможно существовать.

Чёрные крылья Чиджея рассекли облака и схватили рыцарский меч. Пикируя дальше, фей обхватил и Ломпатри. Изогнувшись, фей будто бы врезался в стену из ветра. Всё вокруг загудело. Ломпатри ухватился за руку сказочного существа и прищурился, чтобы ветер не так сильно бил в глаза. Вскоре всё успокоилось: гул сменился мерным завыванием ветра. Облака растаяли, и снизу показался дербенский луг. Ломпатри увидел и реку, и горную цепь и лес Ельновки.

«Смерть? – подумал рыцарь. – Нет, я не умер. Если я всё ещё в этих падших Дербенах, то я точно не мёртв. Но как же прекрасна эта всеми забытая провинция! Как же прекрасно, что жизнь течёт во мне столь бурно! И хорошо, что течёт! Как же я раньше не понимал, сколь приятно ощущать течение самой жизни!»

Чиджей опустил Ломпатри посреди чистого поля и немедленно куда-то улетел. Ломпатри долго стоял на четвереньках в высокой луговой траве и смотрел вослед фею, летевшему в сторону Скола. Рыцарь больше не думал, а просто радовался. Радовался за себя, за фея и за луг. Когда чёрная точка слилась с серой стеной Скола, Ломпатри встал и огляделся. Неподалёку, так же как и он, один-одинёшенек стоял Закич. Рыцарь радостно окликнул друга. Тот ответил. Они побежали навстречу друг-другу. Они врезались один в другого и стали обниматься, смеясь и крича от неописуемой радости.

Скиталец Лорни не первый раз спускался со Скола подобным образом. Конечно же, и сегодня восторг полёта охватил его всецело, но той эйфории, которая произошла при первом спуске, он уже не ощущал. Воспоминания о тех первых ощущениях нахлынули на него, когда он увидел обнимающихся поодаль Закича и Ломпатри. При виде двух счастливых людей скиталец вспомнил и слова рыжебородого Белого Савана, о том, что самого Лорни никто никогда не обнимет. Мрачные мысли на миг вытеснили приятные ощущения, вызванные полётом. Но потом Лорни вспомнил всё, что произошло утром в мельчайших подробностях, и радость снова охватила его душу. Столь чудесное спасение не могло не радовать.

Рыцарь и коневод заметили его, стали махать руками и побежали навстречу. Сойдясь посреди открытого луга, Закич и Ломпатри стали наперебой рассказывать о своём спасении и журить Лорни за то, что не сказал заранее, как именно выглядит эта его обратная дорога со Скола. Вскоре прилетел Чиджей и сообщил, что все благополучно вернулись в Дербены и скоро будут тут. Фей улетел, а три товарища сели под одиноким кустом и развели костерок. Через три часа на горизонте показался Вандегриф на своём верном коне. За ним верхом ехали остальные путники. И хоть Ломпатри, Закич и Лорни все три часа не переставая делились впечатлениями об утреннем приключении, встретившись со своими друзьями, они не продолжили чесать языками. У каждого нашлось, что рассказать. Всё вышло само собой: костерок потушили, сели верхом и отправились на запад к Стольному Волоку. Чиджей внезапно стал девятым членом отряда. Он ехал верхом, как и все остальные, только не говорил, а лишь улыбался, когда кто-то рассказывал про него, описывая свои впечатления. Каждый пересказывал одно и то же