Голос ее сделался жалобным, как у ребенка.

— Давай я пойду вперед, — предложила я, хотя и мне былострашно, почти невыносимо страшно.

— Нет! — Малгожата вцепилась в мою руку. — Нет, я боюсь!Гжегош! — Она с умоляющим видом повернулась к надзирателю, которого, какоказалось, звали Григорием, что по-польски Гжегош. — Пойди ты первый. Я боюсь.

«Ему нельзя спускаться в подкоп! — мелькнуло у меня вголове. — Там разрытая сырая земля, которой он перепачкается с головы до ног! Икогда вернется, красные сразу поймут…»

Я уже приоткрыла рот, чтобы сказать это, однако Малгожата,сжимавшая мою руку, вдруг вонзила в меня ногти, словно кошка, которая выпускаеткоготки, чтобы удержать рвущуюся мышь.

«Молчи! — словно бы приказал мне этот жест. — Молчи!»

И я промолчала.

Видимо, Григорий был вовсе зачарован этой женщиной —повиновался он ей рабски. Не промедлив ни мгновения, не поперечив ей ни словом,он опустил ноги в подкоп и спрыгнул вниз. Высота лаза была ему по грудь, но онведь очень низкорослый. Нам с Малгожатой будет чуть выше пояса. Значит,придется ползти на коленях.

«На что же мы станем похожи? — с тоской подумала я. — Моичулки, мои последние чулки — они протрутся на коленях! А что станется спеньюаром Малгожаты?!»

Право, есть мысли, которые способны прийти в голову толькоженщине! Мужчине до такого не додуматься вовеки.

Ладно, сейчас главное — выбраться из тюрьмы, а там виднобудет!

И вдруг я вздрогнула… Из-под земли, из тьмы, словно бы изпреисподней, донесся мучительный стон.., едва различимый, точно вздох…

— Что это? — похолодев от ужаса, прохрипела я. — Что этобыло?!

— Я так и знала… — пробормотала Малгожата севшим голосом. —Я так и знала, что кто-то остался караулить выход с той стороны. Они боялисьпогони. Надо подождать хотя бы четверть часа. Они должны убедиться, что Гжегошбыл один, что они могут спокойно уйти.

Я с трудом поняла, о чем она. Ну да, бежавшие офицерыопасались погони, поэтому поджидали у лаза, не появится ли из него кто. Иверный Григорий принял тот удар ножом или пулю, которая иначе досталась быМалгожате или мне, пойди я первой, как собиралась!

«Нет, — вяло подумала я, — это был именно нож, а не пуля.Иначе мы бы услышали выстрел, да и не только мы, охрана тоже. Стрелять беглецамбыло небезопасно».

И тут же я ахнула, поразившись собственному бездушию испокойствию Малгожаты:

— Ты.., знала?!

— Успокойся, — холодно приказала она. — Кто-то должен былпогибнуть. Лучше он, чем мы. А кроме того, это честнее, чем разорвать емусердце обманом. Еще, чего доброго, начал бы гнаться за нами, преследовать,выдал бы… А так он умер героем. Может быть, красные занесут его в свои святцы.А со мной он сможет поквитаться.., там, где кипит смола в котлах и трещат дроваадских костров. Молчи и слушай. Они должны убедиться, что здесь больше никогонет, и уйти. Иначе мы тоже пропадем.

Не знаю, сколько времени провели мы с этой неумолимойженщиной, склонясь над сырой яминой, ставшей могилой верного Григория. Мнеказалось, прошло много часов. Но вот до меня долетел бой на старой колокольне:один удар.., второй.., третий… Неужели прошло всего лишь полчаса с тех пор, какмы вышли из нашей камеры?!

— Придется рисковать, — прошептала Малгожата. — Боюсь,кто-нибудь хватится Григория. Ждать больше нельзя.

Я шагнула к яме. Я не сомневалась, что она отправит меняпервой — чтобы, если нас все же стережет засада, первый удар достался мне. Явдруг подумала, что именно за этим она и взяла меня с собой — в качестве живогощита!

Гордость не позволила мне сказать хоть слово. Я толькопотянула с плеч камизэльку, чтобы вернуть хозяйке, но Малгожата увидела этодвижение и правильно его поняла.

— Ну нет! — усмехнулась она. — Ну уж нет, первой пойду я!Люблю испытывать судьбу! К тому же я точно знаю, что ничего со мной неслучится.

И не успела я и глазом моргнуть, как она села на край яминыи прыгнула вниз. Охнула, засмеялась и, бросив насмешливо:

— Догоняй, сокровище мое! — исчезла в темноте.

* * *

Деваться от этих мыслей было совершенно некуда. И некудабыло деваться от страха. Тем более что боялась-то Алена теперь не только засебя. А Марина с Лизонькой? А Морис? Если именно Габриэль прикончил тех двоих,что ему помешает совершить еще одно, еще другое, еще третье убийство? Можетбыть, Алена прочитала (и написала!) слишком много детективов, может быть, у нееразыгралось воображение, может быть, убить не так-то и легко, как утверждаетизвестное произведение Агаты Кристи, но справиться с собой и со своими страхаминашей героине было уже невозможно.

Конечно, как у всякого добропорядочного существа, у неемелькнула мысль все же обратиться в полицию. Но.., доказательств вины Габриэляровно столько же, сколько и доказательств ее собственной вины. Ей ведь могутсказать: а докажите, сударыня, что не вы зарезали этого бедолагу. Чем? Дачем-нибудь. Зачем? Да зачем-нибудь! Еще и в самом деле посадят до окончанияследствия по делу, черт их знает, этих французских полицейских… Жаль, что не скем посоветоваться. Правда, сестра Марины замужем за французским частнымдетективом Бертраном Баре, с которым у Алены еще с прошлого года установилисьнаилучшие отношения (вместе обводили вокруг пальца русско-французского киллераНикиту Шершнева!), однако сейчас Бертрана не было в Париже: семейство Барегостило в Бретани, у его сестры. Приходилось, как обычно, рассчитывать толькона себя. Но единственное, что могла сделать Алена для собственной безопасностии собственного спокойствия, это найти Габриэля в Париже — и потихоньку следитьза ним.

Легче сказать, чем сделать!

Или лучше не делать вообще ничего? Если Габриэль и в самомделе опасен, если он и впрямь убийца, от него можно спастись самой и спастидорогих тебе людей только одним-единственным способом: убедив его в собственнойбезвредности. В том, что она не намерена никому открывать жутких тайн,сопровождавших их знакомство, а главное, сама эти тайны открывать не намерена.Ей ни до чего нет дела! Она не намерена высовываться, она будет сидеть тихо —тише воды ниже травы!