останавливаясь, смотря в какую сторону повернёт. Осторожнее б ты. Тебе, — старик поднял указательный палец вверх, — там надо советы слушать, чтобы в правильную сторону поворачивать — самому.

— Отец, вот хоть убей, не понимаю, — устало прошептал я в ответ.

— Вот посмотри в окно, что видишь?

Я сел, посмотрел в окно — темно, ночь.

— Вот, ночь, — сказал старик, вставая с табурета, — вот хочешь беды — на ночь смотри, а хочешь счастья, так света в душу больше пускай, тогда всё правильно будет.

Я понял его, не смог бы сейчас словами объяснить это понимание, но до меня полностью дошло, о чём говорил старик.

— Сколько дней прошло? — спросил, не удивляясь своему хриплому голосу.

— Да какой «дней»?! — Петро засмеялся. — Минут сорок всего. Тебе на крыльце плохо стало, я тебя в дом затащил и побежал за Тимофеем. Помню же, как в Поломошном тебя Балашиха с того света вытаскивала. Тоже тогда скручивало. Только к ручью выскочил, тут кабан, тёзка твой, бежит, а следом старик — будто звали его. Дед, а ты куда ночью шёл?

— Куда шёл, то не важно, а вот что нашёл — дело другое. А нашёл я тебя, знать, так и суждено было. Ты крест-то зря не носишь, — он погрозил мне пальцем, осуждающе покачал головой и направился к двери. — Не ходи на рудник, — бросил дед через плечо и растворился в темноте.

Мы с Ботаником молча смотрели ему вслед, потом Петро прошёл к двери, выглянул и, закрывая на замок, сказал:

— Странный старик. Будто из прошлого века выскочил. А тебя что так накрыло? В Поломошном, понятно, там не ты один под раздачу попал, там многих так скручивало, а здесь что? Вроде место чистое, нет ни следа чуди. Может, что в скифском руднике? Сегодня надо туда завернуть, вот нутром чую, есть там что-то! — Он сел на кровать, расшнуровал ботинки, стянул с ног и, забросив их в угол, мечтательно произнёс:

— Это будет такое приключение…

— И думать забудь, — осадил я его и вытянулся на кровати. — Давай спать, утром берёшь образцы — и домой. Хватит, наприключались уже!

Он, не раздеваясь, улёгся сверху одеяла и тут же захрапел. Я тоже уснул, перед этим подумав: «Утром будет искать ботинки»…

Глава шестая

— Яшка, ты мои ботинки не видел? Закинул куда-то вчера и теперь вот не найду…

— В тумбочке посмотри. Ты вчера в ту сторону их бросил, — ответил я, усмехнувшись.

Утром ещё до свету нас разбудил Фёдор Александрович, главный инженер.

— Собирайтесь, — сказал он — вместе с утренней сменой спустимся. Проведу экскурсию, посмотрите на владения Золотой девки.

— Саныч не поминай её лучше… Ну её, — промямлил мятый с утра управляющий, Василий Андреевич. — Вы тут… это… собирайтесь, посмотрите, конечно. Но вы ж, я так понимаю, не специалисты в горном деле. Чего вы там насмотрите?

— Не понял, Василий Андреевич, вы против нашего похода на рудник? — спросил я с нажимом.

— Да нет, я не против, но чего там смотреть? Штреки — они везде одинаковые. Да тут и до вас смотрельщиков было — не пересмотреть, а толку ноль. Вот где гарантия, что вы приобретёте? Нету такой гарантии. А вдруг что насмотрите да пожалуетесь? И потом приедут проверяющие из Госгортехнадзора, а взятку кто давать будет? Я буду давать. А принимать? А поить-кормить? Поляну накрывать.

— Андреич, там наши в город за харчами собираются, — перебил его Саныч, стараясь сгладить неловкость. — Ты бы на счёт бензина распорядился. А то им только до Солонешного хватит. И указание бы дал, чтобы спиртного не брали.

Слово «спиртное» подействовало на управляющего просто волшебно: он подобрался, глаза, тусклые и бессмысленные с утра, масляно блеснули.

— Вы, это, сами управитесь тут, а я пойду, там действительно вопрос важный: мужики за провизией собираются, накупят чего попало, так я с ними лучше сам смотаюсь. Без меня тут справишься?

Инженер кивнул, проводил его взглядом и, повернувшись к нам, проворчал:

— Как был Партком Парткомыч, так и остался. — И тут же, повернувшись к напарнику, сказал: — Что-то ты, Петро, с утра совсем разоспался, обувь не можешь найти. И всё-таки давайте шевелитесь, если сегодня хотите посмотреть, то через час смена спускается. Хотя какая там смена — пять калек, порядок поддерживают и воду откачивают. Крепь бывает, подправляют. — Мы быстро оделись, вышли. На мокрой земле — почему-то обратил внимание — следы мои и Петро. Вчера на меня два ведра воды вылил, потом, ближе к утру, видно, дождём сбрызнуло немного. Тут же отпечатки сапог Саныча и маленькие следочки управляющего — у того размер тридцать седьмой ноги, ещё в бане удивился — странно для такого бугая иметь такую чуть ли не детскую ножку. А вот следов Тимофея не было. На пасечнике в первую встречу были крепкие сапоги, сшитые из коричневой кожи, на тонкой подошве, по-моему, даже без каблука. И вот именно таких следов перед крыльцом не наблюдалось. — Добычу не ведём, — это Саныч говорил уже по дороге, когда мы, быстро собравшись и закрыв гостевой домик, направлялись к бытовкам. — А вообще, тут рудник до конца не обследованный. Участки разных годов выработки, между ними сбойки, карт нет. То есть были — у Кращенкова. Да и то не все. Только на ту часть, которую разрабатывали с семидесятых годов. А там к ним примыкают выработки тридцатых годов, и девятнадцатого века, и более ранние. И даже знаменитый скифский рудник в одном месте через сбойку примыкает.

— А где именно? — тут же оживился Ботаник. — Можно узнать?

— Можно. Сами увидите. Только я не советую вам туда соваться. В начале восьмидесятых там полностью пропала экспедиция Окладниковского института из Новосибирского Академгородка. То есть не совсем пропала, вышли они — так же в полном составе, только через год. Их похоронили уже, искать бросили. Сам Окладников приезжал незадолго перед смертью…

— О! А почему у нас про эту экспедицию ничего нет? Ни в отчётах, ни в документах Ник-Ника? Уж Сорокин-то должен был знать?.. — Вопрос напарника был риторическим, я промолчал. Но неожиданно ответ на него дал инженер:

— Так ведь Окладников и помер через месяц после того, как археологи выбрались из рудника. Такой дележ наследства окладниковского начался в Академгородке! Да и люди все живы оказались. Только ничего не помнили. Ну и, скорее всего, просто затерялся отчёт. Я-то как раз там работал в то время, а сюда по молодости меня в командировку бросали. С Золотушенского рудника — там до перевода в Новосибирск практику проходил. Ну и так получилось, что вся моя жизнь