такое было — ты не украл, у тебя украли, а вот скажи мне, что делать-то теперь? Ведь бумаги-то шлют не зря? Это получается, что вообще неизвестно что будет? Можно работу уже себе подыскивать?

— Ну ты, Фёдор Александрович, не торопись с новой работой-то, мы ж, наверное, тоже не зря здесь…

Мы с Санычем тихо переговаривались, обсуждая ситуацию с векселем, пока напарник брал образцы и, увлёкшись разговором, я не заметил, в какой именно момент Петро прекратил стучать.

— Куда он делся? — холодея, прошипел я. Ботаник вот только стучал, только что слышались его восторженные возгласы и — ничего, тишина и ни следа, ни звука, растворился, будто его тут и не было.

— Ну, командуй, командир, — хитро посмотрев на меня, сказал инженер. — Куда идём?

— А если прямо? — предположил я, мысленно обругав Ботаника на чём свет стоит.

— Если прямо, то метров десять придётся протискиваться. Потом ещё метров пятьдесят ничего дорога, но низко, только на четвереньках. А потом окажемся в руднике Матвеевском, как его называют. Матвеев тогда начальником был от Горного округа, он его и заложил, и руды там отрабатывали лет десять, наверное, а потом на другом участке развивать начали, постепенно стал там рудник по-другому называться…

— Ладно, стоп! — перебил я его, уже имея опыт общения с подобными энтузиастами своего дела — один Пётр чего стоит! — Что ты предлагаешь, Саныч? Если конкретно, ты в этих местах хозяин.

— Он левым лазом ушёл. Я смотрел за ним. Там старые выработки тридцатых годов. Давай за мной…

С трудом протиснулись в узкий лаз. Сначала ползли на четвереньках, потом потолок отвесно ушёл вверх и, наконец выпрямившись, мы прошли ещё метров двадцать. Дышать стало трудно, воздуха не хватало. Но всё быстро кончилось. Фонари осветили длинную галерею, впереди маячил огонёк на шлеме напарника. Я хотел крикнуть, но вовремя вспомнил о предупреждении Саныча. Инженер дёрнул меня за руку и показал влево — там тоже что-то горело — видны были отсветы фонаря.

— Ваши? — прошептал я.

— Нет. — Так же тихо ответил Саныч. — Наши на этом участке не работают.

Сдвинув головы к фонарю, мы, как два заговорщика, вполголоса совещались в начале галереи старой шахты. Свет в левом конце зала пропал. Тут же исчез огонёк второго фонарика. Саныч присел, прошептав: «Дай-ка, я понизу гляну, может, где отблески есть»… Глубочайшая темнота и тишина окутывали нас. Мы уже настолько привыкли к ним, что, когда где-то в конце пройденной нами сбойки возник негромкий звук, он показался оглушительным. Я повернулся, едва не опрокинув фонарь; Саныч тоже приподнялся, упершись руками в песок. Вытянув шею, вглядывался он в беспросветную черноту, заполнявшую другой конец хода. Звук напоминал шуршание большого куска сминаемой бумаги. Усиливаясь, он перешел заглушенный гул и закончился тупым ударом. Так же молча, горный инженер дёрнул меня вниз, свалив влево от коридора. Через несколько секунд волна воздуха зашипела по ходу и донеслась до нас, обдав мелкой каменной крошкой и пылью. После этого все стихло, и снова беззвучная тьма воцарилась в подземелье.

— Ну как, Саныч? — спросил я горного инженера, отметив, что голос стал хриплым, неуверенным. — Ты жив?

— Да что со мной сделается? И не такое переживали. Потуши-ка фонарь, я воздух проверю.

По бестолковости я задал вопрос:

— А если рванёт?

— У нас же не угольные шахты, метана нет. Благородные газы — радон, аргон, ксенон, ну и угарный газ, само собой. Заодно тягу проверим — в какую сторону идёт. Воздух, его всегда к выходу тянет. Зачем свечи и нужны, так-то бы и фонарями обошлись. — Лицо старого горщика, попавшее в свет, было строгим, но спокойным. Только сдвинутые брови и сжатые губы говорили о серьёзности ситуации. — Эти заваленные шахты всегда… — Он не договорил, быстро поднялся и взял свечу. — Пойдем поглядим… — обычная словоохотливость инженера куда-то улетучилась. Слова стали резкими, чёткими, короткие фразы больше походили на команды. — Только тихо… очень тихо.

Углубились обратно в недавно пройденный ход, и очень скоро шаги наши заглохли в вязком сыром песке, толстым слоем покрывшем пол выработки. Я посмотрел на Поленова, он кивнул и махнул рукой: «вперёд, вперёд иди»… Слой песка утолщался, в нем показались крупные глыбы породы. Сгибаясь все ниже и ниже, мы продвигались по коридору, пока наконец не уперлись в насыпь, наглухо закрывшую отверстие штрека. Сотни тонн породы, обрушившись сверху, отрезали нам путь назад, как если бы осела какая-то пустота в большой заваленной шахте. Если бы… но это «бы» мне очень мешало: кто ещё был на территории старой выработки кроме Петрухи? Чей фонарик мелькал в черноте? Хотя внутренне я уже знал ответ: Аркадий! Мозг приводил сотни причин в секунду, почему этого не может быть, но в душе я был уверен — это он! — сердцем чувствовал.

— Смотри… — прошептал Поленов, когда вернулись от завала назад, в Матвеевские выработки.

Мы находились на краю обширной, площадью во много километров, системы подземных ходов, уходивших в глубь горного плато.

— Чем дальше, тем шахты глубже, многие их них завалены, — как бы между прочим, заметил мой спутник.

— Даже если бы некоторые из шахт и были открыты, разве можно подняться через них из стометровой глубины? — Чувство смертельной опасности, охватившее меня в тот момент, когда я услышал шорох обвала, не оставляло. Быстро пронесся рой мыслей о жизни, работе, близких, о прекрасном, сияющем, солнечном мире, который больше никогда не увижу. Сломав несколько спичек, прикурил сигарету и жадно затянулся. Табачный дым низко стлался в сыром и холодном воздухе. Овладев собой, повернулся к Поленову. Он был хмур, спокоен и молча следил за мной. — Что будем делать, Саныч? — как можно спокойнее спросил я.

— Прорвёмся, раньше смерти не помрёшь. Сильно сверху надавило; пожалуй, вся труба породы села, — сердито хмурясь, сказал Поленов. — Это мы растревожили, когда проходили через сбойку. Хотя не должны были, крепь там хорошая. Если кто-то ещё шёл… Видно, давно уж на волоске висело. Опять, поди, Ваня-энтилихент пакостит, всё не могу выловить его, технику безопасности вбить — желательно, кулаками. Вот навязался на нашу голову… Ну, пойдем назад, к шахте. Что мы здесь корячимся.

Не говоря ни слова, я пошел за старым инженером. Его спокойствие удивляло, хоть я и понимал, что за свой долгий рабочий век он много перевидал и наверняка побывал и не в таких переделках.

Не знаю, сколько времени мы молча просидели у края шахты: старик — в глубокой задумчивости, я — нервно покуривая. И невольно вздрогнул, когда Поленов нарушил молчание:

— Два варианта: первый — идти на выход, и потом организовывать поиски твоего