Он улыбнулся.

– Я сидхе, Мередит. Теперь я понял, наконец. Я и слуатоже, но еще и сидхе. И я хочу быть сидхе, Мередит. Настоящим сидхе. Хочузнать, как это ощущается.

Я отняла у него руку, не могла я думать спокойно, чувствуядавление его магии.

– Король - ты, и решение за тобой.

Голос у меня звучал довольно хрипло.

– Нечего решать, - сказал он. - Твоя смерть и гибельвсей волшебной страны - или ты в моих объятиях? Где здесь выбор?

Он засмеялся и его смех тоже подхватило эхо. Мне показалось,колокольчики зазвенели. А может, трель певчей птицы звучала, или и то, идругое.

– К тому же, если я принесу тебя в жертву, Мороз иДойль меня убьют.

– Не убьют они короля слуа, это же война начнется.

– Если ты думаешь, что их верность фейри большеверности тебе, то ты не видела, как они на тебя смотрят. Они отомстят страшно,Мередит. То, что на твою жизнь все еще покушаются, только показывает, что невсе сидхе поняли, на каком коротком поводке королева держала Мороза и Мрака.Особенно Мрака.

Голос у Шолто постепенно становился все тише, в глазахпоявилась тревога. Но он отогнал тревожные мысли прочь и снова взглянул наменя.

– Я видел, как охотится Мрак. Если бы еще существовалиадские гончие, псы-призраки, они жили бы среди слуа, неслись в Дикой охоте. Икровь Дикой охоты до сих пор течет в венах Дойля.

– То есть ты не убьешь меня, потому что боишься Морозаи Дойля?

Он посмотрел мне в глаза, и на миг будто сбросил маску.Разрешил увидеть свое желание, такое огромное и откровенное, словно оно на небебыло написано огненными буквами.

– Не из страха я хочу сохранить твою жизнь, - прошепталон.

Я улыбнулась в ответ, и чаша у меня в руке коротковздрогнула. Чаша в этом тоже хочет участвовать.

– Я смою кровь, хорошо? А потом сольем наше сияниевоедино.

Сияние Шолто чуть померкло, горящие глаза охладились дообычного их цвета. Впрочем, назвать обычными его трижды золотые глаза былотрудновато даже по меркам сидхе.

– Я ранен, Мередит. Я хотел бы, чтобы в первый раз унас все было идеально. Но не знаю, на что я сегодня способен.

– Я тоже ранена, - ответила я. - Но мы оба покажемлучшее, на что способны.

Встав на ноги, я обнаружила, что все тело у меня затекло. Ая даже не осознавала, насколько серьезны мелкие раны, полученные в драке сСеньей.

– Вряд ли я сумею заняться с тобой любовью так, как тыжелала бы.

– А откуда ты знаешь, чего я желаю? - спросила я,медленно пробираясь то по шершавым, то по гладким камням.

– Вас с Мистралем видело много глаз. Слухи всегдапреувеличивают, но если в них есть доля правды, я не смогу так доминировать всексе, как он.

Я скользнула в воду, и она немедленно отыскала все до одноймои царапины и порезы. Прохладная вода снимала напряжение, но порезы жгла какогнем.

– Мне не нужен сейчас доминант, Шолто. Займись со мнойлюбовью, и пусть она будет нежной, если мы оба того хотим.

Он опять засмеялся, и я расслышала звон колокольчиков.

– Кажется, только нежность мне сегодня под силу.

– Мне не всегда нужна жесткость, Шолто. У меня вкусыпобогаче.

Я стояла по плечи в воде, отскребая кровь. А она смываласьедва ли не легче, чем это было бы естественно, и тут же растворялась в воде.

– А насколько твои вкусы богаты? - спросил он.

– Очень богаты, - улыбнулась я и нырнула, смывая кровьс лица и волос. Вынырнула я, глотая воздух ртом, смахивая с глаз розовыепотоки. Пришлось нырять еще дважды, пока вода не стала прозрачной.

Когда я вынырнула в третий раз, Шолто стоял у кромки воды,опираясь на копье как на посох. Белый нож он аккуратно воткнул в ткань штанов,как закалывают булавку: внутрь, а потом опять наружу, чтобы не пораниться обострие. Шолто подал мне руку, и я взяла, хотя свободно могла бы выйти без егопомощи и знала, что наклоняться ему больно.

Он вынул меня из воды, но в глаза мне не посмотрел. Еговзгляд не отрывался от моего тела, от грудей, по которым бежала вода. Кто-то изженщин счел бы это за оскорбление, но я не из них. Шолто сейчас не король, амужчина - а мне как раз это и нравилось.

Шолто лежал передо мной обнаженный. Я его таким еще невидела - нагим, предвкушающим, уверенным, что мы можем себе позволить все.

В единственный раз, когда я видела его нагим, у него ещебыли щупальца. Но он тогда скрыл их магией, и живот у него казалсясовершенством, настоящий живот атлета. Даже на ощупь ничего не обнаруживалось,хоть я точно знала, что щупальца там есть. Шолто так долго маскировал своеуродство гламором, что достиг в этом почти совершенства.

Он лег на спину, подложив под голову подушку из собственныхштанов. Благие содрали с него кожу от ребер до паха. Теперь рана показалась мнееще больше. Болеть должно чертовски.

Белое копье и костяной нож он положил сбоку. С другойстороны я поставила чашу. Мы займемся любовью между чашей, символом Богини, идвумя предметами, ну очень ярко символизирующими мужскую силу.

Воздух над его телом задрожал, как над горячим асфальтом, ирана исчезла. Шолто снова создал иллюзию совершенного тренированного живота. Измоих любовников только у Риса был настоящий живот «кирпичиками».

– Не надо прятаться, Шолто, - сказала я.

– У тебя совсем не тот взгляд, какой я хочу видеть,когда мы впервые занимаемся любовью.

– Убери гламор, Шолто, дай мне видеть тебя настоящего.

– Там все нисколько не красивее, чем было раньше, -грустно заметил он.

Я тронула его за гладкое плечо:

– Ты был прекрасен. И сейчас тоже прекрасен.

Он улыбнулся с той же грустью, что звучала в голосе.

– Не надо, Мередит, не лги.

Я вгляделась в его лицо, не менее красивое, чем у Мороза, аникого красивее Мороза я еще не встречала.

– Королева сказала как-то, что тела лучше твоего она усидхе не видела. Ты ранен, но рана заживет; она ничего не изменит в твоейкрасоте.

– Точные ее слова были: «Как жаль, что лучшее из телсидхе, какое я видела, испорчено таким уродством».

Да, наверное, вспоминать о королеве не стоило. Попробуемдругой подход. Я подползла ближе к его голове и наклонилась к губам. Но поцелуйполучился холодный, он меня только что не оттолкнул. Я выпрямилась.

– Что случилось?

– В Лос-Анджелесе стоило мне тебя увидеть, и все у менявстало. А сегодня я бессилен.